Судьба чемпиона
Шрифт:
Но тут почувствовал, как за локоть его кто-то тянет: «Садись, садись!» Двинул локтем: «Пошли прочь!»
И хотел кого-то ударить, но его схватили за руку, удержали.
Потом лепетал:
— Спасибо, земляки. И вам, Одиссей Фомич, и вам...
Ему было плохо, внутри все горело, к горлу подступала тошнота. Не привыкший к вину, он потерял голову от нескольких рюмок, и его почти бесчувственного отвезли домой.
Утром следующего дня Грачёв проснулся в одиннадцать часов. На службу ему идти не надо, но он должен был проводить
К душевной сумятице прибавлялась головная боль, его слегка поташнивало. В ушах стойко и нудно звенело — так, будто за рекой Течей, блестевшей в лучах утреннего солнца, зазвонили колокола вдруг оживших церквей.
Подошел к окну, стал машинально считать маковки храмов и церквей, отливавших на солнце лебедиными боками. Храмы молчали. В одном размесилось городское общество охотников и рыболовов, в другом — склады. «Но что же так противно звенит в ушах?»
Костя не на шутку испугался. «Неужели звон в ушах останется навсегда? Хорош же я буду боксер.»
Припомнились сцены в ресторане.
Толкнул Одиссея. «О-о... Это ужасно!»
И тут вспомнил: сегодня, как и всегда, во дворце Спорта тренировки. Они вот сейчас начинаются. Одиссей Фомич опускается в свое кресло, смотрит на хронометр, говорит: «Начнем, соколики!»
Каждый день ровно в одиннадцать... «Начнем, соколики!» И так тридцать шесть лет тренирует Одиссей Фомич своих питомцев — с тех пор, как в одном бою ему, тогда уже опытному и знаменитому боксеру, перебили ключицу, и врачи списали его с ринга.
Тридцать шесть лет! Не зная праздников и выходных, никто не помнит случая, чтобы тренер опоздал, начал чуть позже, кончил чуть раньше.
Костя наскоро умылся, оделся, и — во Дворец. Мать вдогонку кричала: «Завтрак на столе. Чайку бы хоть попил».
Тренировки шли на ринге. Костя подошел к тренеру сзади, встал у плеча.
— Одиссей Фомич, здравствуйте!
Тренер кивнул, но лица не повернул.
— Простите за вчерашнее.
Одиссей Фомич молчал. Показал в сторону уже одетого, сутуловатого парня.
— Вон с ним.
Костя оделся. Коснулись друг друга перчатками. Краем глаза окинул ринг, толпившихся у тренерского столика ребят. «На меня не смотрят. Будто не привез я им золотой медали».
Нехорошо было на душе, неспокойно.
Приступил к тренировке.
После занятий состоялся разбор, и Одиссей Фомич сказал Грачёву:
— Тобой, соколик, недоволен. Мда-а, удары, пробежки — все вяло. И вообще-с, лапша. Вчерашняя гульба все силы отшибла. Да, соколик, я говорил, предупреждал.
Беда в одиночку не ходит, одна неприятность тянет за собой другую. Дня через три Грачёва потрясла весть: тренер его Одиссей Фомич умер внезапно от инфаркта.
Слово, как пуля, и ранит и валит наповал. Старого тренера убили. Одним лишь словом: «Слиняй». Да, председатель спортобщества так и сказал: «Слиняй, Фомич». А когда тот отказался «линять», председатель, бывший Косолапову закадычным дружком, положил ему руку на плечо, сказал: «Ну, что воззрился на меня, чего жилы тянешь? Приказ сверху получен. Мы — люди подчиненные».
Приказ этот — о составе команды Приуральска на областные отборочные соревнования по боксу. В области отберут команду на Всесоюзное первенство.
Косолапов приготовил одних боксеров, а председатель навязывал других. Тренер возмущался, кричал... И тогда снова сказал председатель: «Слиняй, Фомич».
Это была его поговорка. Он ещё пальцем показывал на потолок: «Там, там решают».
Дома Фомич прилег на диван, попросил таблетку, но тут же потерял сознание...
Хоронить тренера Грачёву не пришлось: на следующий день команда выезжала.
В областном городе устроились в гостинице. Спортсмены зашли в ресторан. Услужливый официант, подмигнув ребятам, спросил:
— Чего будем пить?
Ребята пожали плечами.
— Водку? — продолжал официант.— Сколько принести?
— Графинчик. Маленький.
— Все ясно. Триста. А чем закусим? — бойко сыпал официант.
Потом они сидели за столиком у окна и ждали. Говорить ни о чем не хотелось. Знали они о свершившейся несправедливости, из-за которой и умер их тренер Одиссей Фомич — хотели ещё заглушить чувство обиды, душевную боль за товарища, несправедливо обойденного, отставленного в сторону только потому, что какому-то «важному» пригрезились для своего родственничка лавры чемпиона. И выпили. По одной, по второй, по третьей...
Было уже темно, когда они вышли на улицу. Водки выпили не ахти сколько, а в голову ударило. Почему-то им казалось: люди должны смотреть на них, восхищаться ими. А люди шли мимо, брезгливо сторонились. И тем сильнее хотелось обратить на себя внимание. Говорили громко, размахивали руками. На углу кинотеатра «Медная гора» их задержал милиционер. Грачёв рванулся в сторону, хотел обойти, но милиционер сильно схватил за руку, рванул к себе. Это была минута, когда внутри у Грачёва все закипело; он хотя и помнил, кто перед ним, но в ярости выдернул руку.
— Ну, ну, парень! Уймись. Тюрягу хочешь схлопотать?
Подошли дружинники, повели ребят в милицию.
Дежурный лейтенант составил протокол. Милиционер, задержавший их, сидел тут же, лейтенант его спрашивал:
— Кто из них хотел ударить?
— Этот! — показал на Грачёва.
— Ну и ну! — качал головой дежурный.— А ещё офицер, старший лейтенант. Да за такие дела пробкой вылетишь из армии! Ну так рассказывайте: зачем приехали из Приуральска?
Узнав, что Грачёв — чемпион мира, лейтенант бросил писать. Долго, изучающе смотрел на парня, потом на милиционера. И взгляд его спрашивал: «Что будем делать?».