Судьба чемпиона
Шрифт:
Снова и снова заходил он в палату Грачёва, приглашал его в свой кабинет, а однажды сказал ему:
— Я вас выписываю. Хотите пожить у меня на даче?.. Я ведь сейчас один. Места много.
Грачёв с радостью принял приглашение. В этот день он много рассказывал профессору о своей жизни.
Костя Грачёв на мировом первенстве завоевал титул сильнейшего боксера в своей весовой категории.
В то время он служил в армии. Костя родился и вырос в Приуральске, тут же поступил в военное училище, а по окончании был оставлен начальствовать в гараже.
Внутриучилищный радиоузел несколько раз передавал подробности боя старшего лейтенанта Грачёва с сильнейшим боксером мира.
Сумели оценить значение такого неожиданного и замечательного обстоятельства и земляки.
— Парень из Приуральска и вдруг — чемпион! — говорил председатель Горсовета.— Раньше-то кто о нас знал — ну, городок на Урале, кирпичный завод, элеватор... А тут во всех газетах: Грачёв из Приуральска!..
Председатель был человек молодой, горячий.
Заместитель, наоборот: пожилой, степенный. Победой земляка, конечно, гордился, но вида не показывал. И будто относился к событию с прохладцей. С видимой небрежностью сказал:
— Дождались. Слава и нас языком лизнула. Однако не такое уж событие, чтоб в барабаны бить.
— Но нет! — горячился председатель.— Факт общественного значения, и приуральцы обязаны оценить его. Да случись такое где-нибудь в итальянском городе, там бы и ночь напролет ликовали. Перво-наперво в аэропорту встречу учиним.
— Тоже... замахнулся!..
Председатель не слушал зама.
— Вечером соберемся в банкетном зале...
Тут же был и тренер, воспитавший Грачёва,— Одиссей Фомич Косолапов. Никто из приуральцев не знал, почему назвали таким громким именем одного из его жителей, но в далекой молодости боксер из Приуральска Косолапов побил многих именитых бойцов, доказав землякам, что имя громкое дадено ему не зря. Правда, с тех пор прошло много лет, земляки уж не помнят побед Косолапова, но имя — таинственное и мудреное — чем-то выделяет его среди других жителей.
Одиссей Фомич был сторонником абсолютной трезвости и боялся, что на банкете Костю заставят пить.
— И рюмка водки — враг для спортсмена,— говаривал Косолапов,— она способна выбить из формы любого бойца, ослабить мышцы, притупить реакцию.
Случалось, на это ему возражали:
— Вы уж слишком, Одиссей Фомич.
— Нет, вы со мной не спорьте! По себе знаю: и малая доза алкоголя по всем членам сонную одурь разливает; человек будто бы и тот, он будто и резвее становится, и в глазах блеску прибавляется, но блеск этот шальной, резвость обманчива. Энергия, прихлынувшая в первую минуту, затем быстро убывает, руки-ноги становятся ватными, а реакция на опасность и на внешние предметы замедляется,— человек чувствует себя так, будто его вдруг, из-за угла, чем-то тяжелым хватили. Я потому с ней, проклятой, никаких компромиссов не признаю.
Старый тренер и теперь, после такой желанной Костиной победы, выражал опасение:
— Торжественная встреча — хорошо, я разве против, да одного боюсь: пить будут и Костю сманят. А нам с ним с ходу к тренировкам приступать надо. Первенство страны вот-вот. Хорош будет чемпион, если ему средний боксер нос расквасит.
— Ах, Фомич! — раздражался председатель.— Каркаешь ты, а все зря. Стар ты стал, вот и брюзжишь попусту. Костя — человек военный, офицер. Там у них дисциплина, во всем порядок. Ты в городе военного видел пьяным? Нет. Ну, так и за Костю не тревожься. Не пил он и не будет пить. Ну, а другим не заказано. В городе праздник — пей-гуляй и нос в табаке! Ханжа ты, Одиссей Фомич.— Вот что я тебе скажу. Ну, словом, оставь свои опасения. Встреча так встреча! И чтоб делегации, и оркестр, и банкет. А ты явку родителей Грачёва обеспечь. Начальнику училища позвони. Телевизионщики из области едут. Пусть все видят, какого орла Приуральск на крыло поставил.
Посадили Костю на почетном месте — рядом с председателем. Напротив сидела жена Костина Ирина. Она училась в Горном институте, приехала на каникулы. Ее предупредительно пригласил Одиссей Фомич,— он, кстати, сидел по правую руку от Кости и, будучи уверен, что на него все смотрят и его считают главным виновником торжества, не смел поднять на людей переполненных счастьем глаз.
Говорили речи, было много речей, но Костя почти не разбирал слов. Во-первых, было шумно, всем хотелось говорить, и мало кто был расположен слушать; во-вторых, он хотя и не все время смотрел на Ирину, но думал о ней, и горд был сознанием своей победы. И мысленно повторял слова знакомой песни:
И отныне все, что я ни сделаю,
Светлым именем твоим я назову...
— Да нет, товарищи, вы только представьте на минуту,— чемпион! И кто? Наш приуральский — Костя Грачёв. Выпьем за Костину победу!
Кто-то наклонился над самым ухом, говорит так, чтобы кроме Кости никто не слышал:
— Э нет, так не пойдет — ты, Костя, дурака не валяй. Мы тут по третьей рюмке за тебя осушили, а ты ещё первую не выпил. Шалишь, брат! Не обмоешь медаль, долго у тебя не задержится.
Одиссей отстранял от Кости рюмки, парировал атаки:
— Не надо, ему нельзя. У нас тренировки.
Как раз в этот момент Костя взглянул на Ирину; она будто бы улыбнулась. «Да ты хотя и офицер,— говорил ее взгляд,— а ещё совсем зеленый. Видишь, тебе и выпить не дают». А тут начальник училища поднял рюмку. Кивнул Косте:
— Ну, ну, старший лейтенант, по такому случаю грех не выпить.
Костя победно взглянул на тренера: видишь, мол, сам генерал разрешает.
Громко возгласил:
— За тренера — Одиссея Фомича!
И высоко поднял рюмку. Ирина снова кивнула: дескать, молодец, Костя, ты настоящий мужчина!
Шум теперь стоял не только за столом, но и в голове, и все было как в тумане, плыло куда-то, увлекало.
А над головой гремело:
— Ты показал им, где раки зимуют. Если они хотят научиться драться, пусть приезжают в Приуральск. Твой удар, Костя! Выпьем за грачёвский удар!..
Одиссей Фомич молил, заклинал, но теперь Костю забавляли его нотации, он пил одну рюмку за другой и на все мольбы тренера глупо, идиотски ухмылялся.
А кто-то рядом возглашал:
— Внимание, братцы! Костя скажет тост. Тебе, Грачёв, слово.
Костя поднялся и, покачиваясь, обводил замутившимся взглядом земляков. Ещё теплившаяся в сознании врожденная скромность подавала голос: «Какой тост! Зачем?»
Но слова рождались произвольно, просились наружу:
— Я... Мы...— вот тут Одиссей Фомич... не разрешает, а я хочу выпить! Я имею право выпить? Нет, ты скажи — имею право или нет?
«Тренера на ты называю. Что со мной сделалось?»