Судьба и другие аттракционы (сборник)
Шрифт:
— Ну да, — поморщился Марк. — Отнять у них каменный топор и усадить за парту. Кормить синтетическим мясом и читать лекции по культуре Ренессанса до тех пор, пока в их головах не возникнет мысль о мирном сосуществовании с гирэ. Мы, кое-как, так сказать, условно справившиеся с собственной историей, создадим здесь рай. Главное, чтобы не сломался агрегат, синтезирующий мясо.
— А знаете, почему мы так полюбили наших «разумных мамонтов»? — я делаю шаг к Марку и Стое. — Чем нас так прельстил их мирок? Философией и мышлением? Но этого добра и у нас на Земле предостаточно. Гармонией? У них ее нет, мы очень быстро поняли это.
— Тоска по другому самому себе, — говорит Стоя. — По свободе от собственной природы. От того, что нас возмущает или страшит в ней. Она не дана нам, мы знаем… сколько бы мы ни осваивали Космос, ни открывали б иных миров.
— В мире гирэ, — говорю я, — мы почувствовали присутствие того, что не могут нам дать наша религия и философия.
Философия то упрощает, то усложняет бытие. Религия предлагает абсолют и подгоняет под него наш дух, даже когда возвышает его до откровения или же подвига. И не знает, как быть, если вдруг нет абсолюта .
Мы? То обретаем надежду, то наслаждаемся ее невозможностью. Доискиваемся до последнего основания бытия. Сури предлагает бытие в безосновности, из безосновности.
Мы в усилии к предельному, абсолютному, недостижимому (тут, есть и еще слова). Сури преодолевает все это, вот так, не достигнув, не дотянувшись, не обретая… (Это такая свобода?! Мы пытались научиться, правда? Но здесь научиться нельзя.) Преодолевает не за-ради того, что за ними, ибо за … нет ничего вообще. Добавляет что-то такое важное им-преодоленным? Высвобождает их в преодоленность? (Мы здесь не пытались, вообще не дерзнули учиться.) Открывает их для Ничто. Чтобы Ничто стало ими?! Он не обольщался.
Мы пробиваемся к истине, смыслу, свету, — я обхожу женское тело с отстрелянной головой. — Сури так же, как мы, пробивается. Так же, как мы, терпит неудачу. Но в отличие от нас, он обретает свою несводимость к истине, смыслу, свету.
Вот чего никогда не будет дано нам. Эта какая-то совсем иная плоскость, нежели поражение, победа, обретение, смирение, неудача, снятие. Иной уровень глубины. Сури из несводимости… то есть без надежды и в Пустоте… У нас безысходность, а у него чистота безысходности.
Мы пытаемся найти, разглядеть источник Света. Он исходит из того, что Свет вообще не имеет источника.
Это другой вариант бытия перед лицом Раскола.
— За это время, что мы с гирэ, — перебил меня Марк, — мы поверили, что нам нужны истина, смысл, свет. Поверили по-настоящему. Может, случись, мы бы и умерли за истину или же смысл. Но мы лицемерили самой своей искренней верой. И потому, как случилось — мы просто убили за них.
— А чего же нам надо на самом деле? — прошептала Стоя.
— Я не знаю, — после паузы буркнул Марк. И вдруг оторопело: — Посрамления истины или же света?!
— Но это же частность! — возмущаюсь я.
— Но мы ее не изжили в себе, — говорит Марк. — Как оказалось! Время, прожитое с Сури, Айешкой и другими слонами этой земли мало что изменило в нас.
— Но мы верили искренне, — говорю я.
— Наша искренность заглушила наши сомнения, — сказала Стоя.
— Мы впервые были настолько искренни, — кивнул Марк.
— Всё не то, не то! И не так! — уйти от них, не видеть, не слышать. Но уйти, это значит перешагивать через трупы, пролезать через груды тел. Здесь только одна дорога не заляпана кровью — мимо Марка и Стои к нашему флаеру-катеру.
Они поняли меня сейчас.
— Чтобы нога земного человека никогда не ступала сюда больше, — говорит Стоя.
— Благоговение гирэ перед гармонией и пред ее невозможностью. Да, оно разное, конечно же. Но Сури пытался обрести глубину и там, и там, и там… Сури знал, что он для бытия.
— Это его онтологическое бескорыстие, — говорит Марк, — а это наше жалкое рабство у самих себя.
— У своего Добра, — кивнула Стоя.
— То, что я сделала, — Стоя заставляет себя смотреть на трупы. Ребенок так и лежит, улыбаясь, мозг на его щеке уже засох. — Не искупить. Я понимаю. И когда, — она подбирала слово — «делала» — понимала. Тебе, — она обращается ко мне, — было бы проще, если б все это сотворил догматик одержимый. Так можно было бы вывести кое-какую мораль, но вот получилось, что я. А как, скажи мне, искупить и в то же время знать, что я права? А придется, придется, ведь так?
Правота раздавит меня, я знаю. Но от этого она не перестанет быть правотой именно.
— Ты уничтожила человечество целой планеты, — у Марка уже нет силы на крик и гнев. — Это правда. И только это. А всё остальное лирика. Эти люди были схожи с нами генетически. Наши братья по спорам жизни, так?
Стоя с каким-то ужасом смотрела на Марка. Смотрела долго. Наконец сказала:
— Если ты… Если ты только тронешь гирэ!
Марк изумился ее словам. Через мгновение, мне показалось, он понял — она права. Он действительно может пойти и убить. Только до слов Стои он этого не сознавал.
Вот то, чего не написал и не напишет Гордон. Все материалы по экспедиции на планете гирэ стерты Стоей Лоренс. Кегерн и Гордон, очевидно, были поставлены перед фактом. Я не стал записывать это в «дневнике консультанта».
Всюду мухи. Огромные, блестящие. Облепили кровь. Кровь из-за них теперь стала другого цвета. Глазницы тоже залеплены мухами — глаз теперь нет ни у людей на лугу, ни у Сури. Мухи набились в мясо. Кишат в каждой ране. Всюду ползут муравьи, термиты, что-то еще в этом роде. Откуда их столько? Планета, в отличие от Земли, не была планетой насекомых. Воздух становится жирным и приторным. В небе стервятники. Их мы тоже никогда не видели прежде. Парят в вышине, дожидаются, когда мы уйдем. Парят по-хозяйски, неторопливо. Они уверены, что мы уйдем… В самом зените, друг за другом, по кругу. По часовой стрелке. Будто это отсчет каких-то новых времен для этой земли.
У нас не хватило сил ни попрощаться, ни сказать гирэ правду. Вообще ни на что нас больше уже не хватило здесь. Наши приготовления на «Возничем». Где-то вдалеке жалобно трубит Айешка. Марк решает досрочно задраить люк.
5 декабря 2303 года по земному календарю экипаж в составе убийцы, несостоявшегося убийцы и астронавта на грани умопомешательства стартовал со своей прародины.
Часть II Сверхцивилизация