Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
Трудно было поверить, но случилось именно так. Обрадованная Лидия Ивановна стала раздевать Илюшу, вытерла носовым платком слезы с его лица, успокоила Степу.
В классе их встретили радостными возгласами. Недовольны были только двое: Фоня и Шурик Золотарев.
На перемене Илюша и Степа даже не вышли из класса.
Притихшие, они сидели за партой. Гога Каретников навестил их и ободряюще воскликнул:
— Выше головы, волчата! Хотя вы оба порядочные свиньи, потому что голосовали против меня, но благородные люди умеют прощать.
Гога был доволен собой.
Каретников ожидал своих «спасенных» у раздевалки.
— Гога, как тебе удалось выручить нас? — виновато спросил Степа.
— Заплатил за вас советскими дензнаками, правда, обесцененными…
— Как «заплатил»? — остановился от удивления Степа.
— Очень просто, — ответил Гога. — Чучело — имущество Советского государства, хотя я помню этого волка еще с тех проклятых времен, когда царствовал Николай Второй.
— Но ведь у нас нет денег, чтобы вернуть тебе долг, — сказал Степа в спину Гоге.
— Пустяки!.. Какие могут быть счеты между друзьями?.. Кстати, Илья, ты почему не приходишь в отряд? Если бы ты знал, чудак этакий, сколько мальчишек считают за честь принадлежать к юным бойскаутам, а тебя приходится упрашивать… Ты меня ставишь в неудобное положение, ведь я тебя рекомендовал…
— А мне можно записаться к вам? — робко спросил Степа. — Я всю книгу про скаутов наизусть выучил.
— Приходи, — равнодушно отозвался Гога, косясь на подслеповатые глаза Степы.
— Я знаю, что у вас проволока есть, — сказал Степа, не зная, как польстить Гоге.
— При чем здесь проволока?
— Я хочу говорящее радио сделать, а у меня медной проволоки нет и винтиков не хватает.
— Это заметно, — усмехнулся Гога. — Есть у нас и проволока и даже приемник.
— Неужели? — радостно выдохнул Степа. — Илюшка, пойдем слушать. Я обязательно приду, отпрошусь у батюшки и приду.
— Ты разве прислуживаешь в церкви? — спросил Гога. — Это меняет дело. Нам такие нужны.
— Почему?
— Чересчур много безбожников развелось…
У магазина Ракова ребят догнала Тина.
— Знаешь ли ты, что вот этот парнишка в церкви прислуживает? — спросил Гога.
— Знаю, — уверенно ответила Типа и улыбнулась. — В приходе моего папы, в церкви Василия Блаженного.
— Он хочет вступить в отряд. Возьми на себя труд подготовить его к экзаменам. Я тебе поручаю это… от имени Поля, разумеется.
С этими словами Гога попрощался и ушел.
Некоторое время шли молча, каждый думал о своем. Потом Тина взяла Илюшу за руку.
— Помнишь, я обещала тебе книгу? — Тина зачем-то посмотрела по сторонам, достала из сумки сверток и передала Илюше. — Вот она. Только никому не говори, что дала я. Почему? Потом узнаешь… Прочитай, и мы поговорим о ней. Хорошо?
Проводив Тину, ребята пошли к себе на Солдатскую.
— Правда, Гога фартовый парень? — сказал Степа. — Подумать только, свои деньги заплатил, чтобы нас спасти.
Илюша думал именно об этом. Почему-то было неприятно, что выручил их Гога, а не кто-то другой.
Глава восемнадцатая
РОЖДЕСТВО
Дом Каретниковых сиял огнями. Был первый день рождества. Хозяйка дома ходила из комнаты в комнату, волоча за собой длинный шлейф бархатного платья. На ней сверкали украшения из дутого золота — браслеты, кольца. На худой шее висели разноцветные стеклянные бусы, а пышную прическу венчала высокая гребенка с фальшивыми бриллиантами.
Неуклюжая кухарка Акулина с тарелками в руках далеко обходила шлейф барыни, боясь наступить на него.
По случаю предстоящего веселья играл граммофон, ставни на всех окнах были распахнуты, и свет множества керосиновых ламп освещал темную улицу. Довольно таиться, довольно жить за плотными ставнями, вернулось наше время, — как бы говорило это ликование праздничных огней.
Печи цветных кафельных изразцов были жарко натоплены, паркетные полы блестели, двери были раскрыты настежь, всюду вкусно пахло, и сквозь пряные ароматы пробивался неожиданно свежий смолистый запах рождественской елки. Она стояла в углу просторного зала поблизости от черного рояля. Ее ветви были перевиты серебряными нитями, разноцветными бусами, переливались блестками стеклянных шаров, золочеными орехами и бог весть как сохранившимися с давних времен шоколадными конфетами «Шантеклер» и «Жорж Борман».
В зале вдоль стен были расставлены мягкие кресла, обитые голубым шелком. По случаю рождества с них были сняты белые чехлы, и зал принял торжественно-парадный вид.
Первым из гостей явился старый товарищ Ивана Петровича, бывший инспектор гимназии, ныне заведующий совтрудшколой 2-й ступени, Борис Иннокентьевич с дочерью Элен, крестницей Ивана Петровича.
Элен была барышня в летах, она окончила гимназию в первый год революции, ее поклонники и женихи в свое время уехали к Деникину и Колчаку. Она ждала их с победой, а победы не получилось.
Иван Петрович церемонно раскланялся перед Элен и сказал:
— Нынешний вечер, мадемуазель, я ангажирую вас на все вальсы.
— Если не появится блестящий принц… — игриво ответила она, натягивая длинные, до локтей, бальные перчатки.
— Принц есть! Да еще какой! Шик-блеск иммер элегант! — Иван Петрович широким жестом указал на дверь своего кабинета.
Щеки Элен порозовели: она уже знала, что на днях нежданно-негаданно к Каретниковым вернулся старший сын Олег.
Дверь кабинета открылась, и вышел он сам — стройный, молодой, но уже лысеющий.