Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
Митя продолжал читать:
— «В урожайные годы мы отдавали все силы на спасение Рабоче-крестьянской республики. Теперь гибнем сами. Спасите нас, товарищи».
Разгладив письмо ребром ладони, Митя добавил от себя:
— Письмо подписали оставшиеся в живых члены Пугачевского укома… Всё. Кто хочет сказать?
— На голод, как на пожар, надо подниматься всем! — сказала Аня.
— Предлагаю отчислить трехдневный заработок.
— В прошлом месяце отчисляли.
Наступило молчание. Все, что можно было отдать из скудного рабочего пайка, давно отчислено. Каждый старался что-то придумать. И никому даже в голову не приходило, что сами они разутые, голодные, плохо одетые.
Паренек, вертевший на пальце кепку, сказал:
— А что, если остановить ремонт паровозов, отковать сотню граблей, вил, топоров и с этим добром отправиться по деревням. Там хлеб есть, особенно у кулаков.
— Долгая история… Лучше отчислить премиальную муку.
— Правильно! Фунта по два с носа.
— Зачем по два? Всю отдать.
С места поднялся Федя.
— Обидно до слез, братва, когда видишь, как по Никитской каруселит сытая публика. Нэпманы пользуются голодом и набивают карманы. Вытрясти из них, гадов, душу. На Волге ребятишки гибнут от голода!..
— Надо церкви закрыть и золото у попов отобрать.
Дверь конторки открылась, и вошел секретарь партячейки Азаров. Было видно по всему, что он только что вернулся из дальней поездки: за плечами висел на ремешке фанерный баул, лицо потемнело от усталости.
— А ну, кто тут хочет церкви закрывать? — спросил он весело.
— Дядя Коль! Из Москвы?
— Садись, батя, — с грубоватой нежностью проговорил Митя, уступая место отцу на лавке.
Азаров подсел к столу, оглядел собравшихся, задержал взгляд на Илюше и, как видно, не узнал его. Потом взял со стола письмо волжан и стал молча читать.
— Дядя Коль, расскажи, Ленина видал?
Дочитав письмо, Азаров открыл свой дорожный баул и, порывшись в нем, выложил на стол ком, похожий на кусок глины.
— Что это?
— Хлеб…
Никакие слова не смогли бы рассказать больше, чем этот страшный ломоть хлеба, потрескавшийся, землисто-серый, с примесью соломы.
— Вот какой хлеб едят в Поволжье, — печально сказал Азаров. — В Москве в витрине бывшего магазина «Мюр и Мерелиз» выставлены такие образцы; люди останавливаются, и кто плачет, а кто злорадствует.
— Правильно говорил! — воскликнул Мустай, и глаза его заблестели от слез. — Сам ел такой хлеб.
Митя сложил письмо волжан и сказал:
— Товарищи! Предлагаю сегодняшний субботник отработать в пользу голодающих Поволжья.
— Дельно! Аня, запиши в протокол.
— Я читала в газете, — сказала Аня, — что нынче в Канаде небывалый урожай пшеницы, а ею топят паровозы. Почему же нам не дадут?
— Держи карман шире… Пшеница дешевле угля, поэтому и жгут ее.
— Но ведь люди гибнут!
— Доллары дороже, — сказал Митя.
Ему что-то хотела возразить Аня, но в разговор вступил старший Азаров.
— Знаете, что говорят о нас капиталисты? Ни куска хлеба голодающим России. Пусть сначала заплатят долги.
— Какие долги?
— Те, что царь занимал, ему нужны были деньги на балы, на содержание жандармов, чтобы революцию подавлять.
Комсомолец Федя поглядел на Азарова так, будто упрекал его в чем-то.
— Мы со своими совбуржуями не знаем, что делать. Нэпманы распоясались: какую хотят цену, такую и назначают. Выходит, что рабочие опять у них в кабале.
— Ничего не поделаешь. Так надо, — отозвался Азаров нехотя. — Зато мы с помощью нэпа укрепим хозяйство. А тогда и за них возьмемся.
— Зачем же мы революцию делали, если отступаем перед частниками?
Азаров застегнул тужурку, собираясь уходить.
— Отступления бывают разные, — сказал он. — Иногда армия отступает в тыл, чтобы перегруппировать силы, а потом начать новое наступление… Ленин сказал: сейчас главное — помочь рабочему человеку выжить. А если рабочий выживет, все у нас будет. Так-то, комсомолия… — У выхода Азаров остановился и, вспомнив о чем-то, с досадой махнул рукой. — Вы как пчелы: придешь к вам по делу, а вы голову забьете, и забудешь, зачем приходил… Кто из вас знает Циолковского?
— Я знаю, — ответила Аня, — это учитель, преподает арифметику. Живет на Коровинской улице.
— И я его знаю, — сказал паренек, вертевший кепку в руках. — Он глухой и занимается полетами на Марс.
Послышался смех:
— На Марс… Тут до Тихоновой Пустыни не доберешься, поезда не ходят.
— Ученый этот замерзает, — почти сердито сказал Азаров, словно он сам и комсомольцы были в этом виноваты. — Надо привезти ему дров. В Москве конфуз вышел. Как вспомню, от стыда хоть провались. После заседания Владимир Ильич подзывает меня и спрашивает: «Это вы из Калуги?» — «Да». — «Как живет Циолковский? Не нуждается ли в чем?» А я стою и хлопаю глазами: кто такой Циолковский?.. Только сегодня узнал. Оказывается, ученый работает дома в перчатках и в шапке. Понятно вам? Доставьте ему дров.
— Сегодня субботник…
— Вот и отлично.
Когда Азаров ушел, Митя озабоченно продолжал:
— Вернемся к вопросу о голоде. Что будем отвечать волжанам?
Аня, волнуясь, поднялась и сказала:
— Ребята, давайте возьмем голодных ребятишек на прокормление. Отобьем депешу в Поволжье, пусть пришлют человек двести — триста.
— А где разместим их?
— Вытряхнем скаутов из архиерейского дома.
— Чем кормить будешь? Хлеба-то нет.
— Нет хлеба, есть пламенное революционное слово, — горячо сказал Федя. — На фронте это слово вело нас в бой! Надо обратиться…
Федя запнулся, поднес руку к губам, и все увидели кровь на пальцах. Виновато улыбаясь, Федя сказал:
— Ничего, братва… Старая рана дает знать… Аня, бери бумагу и пиши. Можно начать так: «Молодежь Калужской губернии, к тебе обращается комсомол!»
— Верно. А дальше: «Царь-голод властвует над Поволжьем. Смерть справляет свой чудовищный пир…»
— Про детей напишите…
— Погодите, я не успеваю, — сказала Аня.
— Пиши, Анюта: «Дети бродят по улицам и базарам, дрожа от холода. Цветы жизни увядают!..»