Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
Прозвенел звонок, когда Илюша прибежал в класс.
После второй перемены, когда все уселись на места, в класс сунул голову Шурик Золотарев. Он крикнул:
— Сногсшибательная новость! На станцию прибыл эшелон шкелетов.
— Каких шкелетов? — послышались голоса, но Золотарев уже скрылся, хлопнув дверью.
— Да ведь с Поволжья, голодающие…
В классе стало тихо. Словно сговорившись, все повернули головы в сторону Илюши.
— Барабанов, беги, может, твоего брата привезли! — подсказал кто-то
Илюша бросился к двери. Стопка тетрадей упала с учительского стола и веером рассыпалась по полу. Илюша бежал по коридору и не слышал, как сзади кричал Степа:
— Куда ты, подожди меня! — и сам одевался на ходу, не попадая рукой в запутавшийся рукав.
Прохожие с удивлением оглядывались на мальчиков, которые бежали по улице. Полы Илюшиной шинели разлетались от ветра и затрудняли бег.
— Попадет нам… с уроков сбежали, — тяжело дыша, говорил Степа, а сам старался не отстать от товарища.
Ветер каруселил снежную пыль, ноги утопали в сугробах и заплетались.
На станции Илюша увидал толпу. По тишине, которая царила вокруг, он почувствовал, что там происходит что-то необычайное. Женщины вытирали глаза платками. Со всех сторон спешили люди и, приподнимаясь на цыпочки, смотрели поверх голов туда, где на путях стояла длинная вереница вагонов без паровоза.
Ребята подбежали к толпе и, протиснувшись вперед, замерли: на снегу, босиком, кутаясь в тряпье, стояли дети.
Прижимаясь друг к другу, они молча и недоверчиво глядели на людей. Одни были худые, точно скелеты, у других лица так опухли, что вместо глаз виднелись щелки.
Из теплушек по сходням выводили под руки посиневших от холода, исхудалых детей. Многих несли на руках и тут же отправляли в госпиталь на военной повозке с красным крестом на боку.
Комсомольцы, среди которых Илюша увидел Митю Азарова, Аню, Федю и Мустая, усаживали детей в сани, бережно укрывали их соломой. Их отвозили в Клуб коммунаров, потому что помещение детского приюта еще не было готово.
Илюша напряженно вглядывался в лица голодных детей. Вани он не нашел. Но жалость к таким же, как сам, несчастным сиротам болью отдавалась в сердце. Было страшно и почему-то стыдно смотреть в эти не по-детски серьезные, равнодушные ко всему глаза.
Только теперь Илюша заметил дядю Колю Азарова. Он стоял на открытой платформе и громко говорил:
— …Иностранные и русские белогвардейцы, а с ними меньшевики злорадствуют. Они пишут в газетах, что в России началось людоедство. Но мы знаем, что настоящими людоедами являются те сытые, выхоленные лондонские и нью-йоркские банкиры и министры, которые объявили войну Республике труда. Они отказывают детям в хлебе и лекарствах…
Женщины всхлипывали, переговариваясь шепотом:
— Господи, что делается…
— Говорят, многие в дороге померли…
— Вон
А голос дяди Коли призывно звучал над толпой:
— Ребятишек надо спасать. Нужно разместить шестьсот человек, а приютов в городе не хватает. Мы обращаемся за помощью к населению — они наши общие дети, дети Советской республики!..
Толпа прибывала. Из прилегающих к станции домов выбегали женщины и ребятишки, несли жакеты, юбки, поношенное белье, пригоршни сухарей и раздавали голодным детям. Кое-кто уводил бездомных с собой, бережно поддерживая их за худые плечи. Комсомольцы записывали на ходу, кто из жителей какого ребенка взял на прокормление. Не прошло и получаса, как половина детей была разобрана населением.
На станции осталась небольшая группа неустроенных ребятишек. Среди них вызывали особую жалость трое, как видно родных, — два мальчика и девочка. Они цепко держались друг за друга, точно боялись, что их разлучат. Братья поддерживали сестренку — настолько она была истощена. Ноги у девочки были обернуты куском холста. Какая-то старушка сняла с себя платок и покрыла им девочку. Другая дала сухарь, но девочка выронила его. Илюша поднял сухарь и снова подал ей, но слабый кулачок девочки не мог удержать его.
— Тебя как зовут? — спрашивала у нее женщина в красной косынке. — Пойдем ко мне жить?
Старший из братьев отвечал, но таким слабым голосом, что люди переспрашивали друг у друга.
Пока шли разговоры, девочка обессиленно свалилась на снег. Братья подняли ее, а женщина сказала:
— Потерпи, маленькая, сейчас пристроим вас.
Снова пошел снег, закрутила метель, заметая рельсы и самодельную тряпичную куклу, оброненную какой-то девочкой.
Опечаленные возвращались Илюша и Степа в школу. Говорить ни о чем не хотелось, на душе было неспокойно и горько. Наверно, уроки давно закончились и книги лежат у сторожихи. А может быть, Гога наябедничал и Синеус опять исключил их из школы.
На Никольской улице Илюша увидел на заборё старую газету, наполовину оборванную, запорошенную снегом. Он остановился и принялся молча читать. Сначала он не вдумывался в расплывшиеся, полуистертые слова, но чем дальше читал, тем сильнее действовали на него гневные строки:
«Нищая, голодная, празднует Трудовая Республика великий день своего рождения.
Четыре года истекала она кровью, отдавая последние крохи для достижения победы.
Бездымны трубы заводов. Гудки молчат. Зачахли тысячи железных коней на дальних стальных путях.
Смейтесь, враги!. Пытайтесь накинуть на нашу шею петлю, вырезать из нашей кожи ремни в уплату старых долгов. Но не иссякли наши силы и великое упорство в труде. Твердо стоит Красная Республика на свободной земле, одолев несметные тучи белогвардейцев.