Судьба короля Эдуарда
Шрифт:
А разве он еще вчера не был самым любимым из всех принцев Уэльских? Что касается мнения доминионов, то разве там им не восхищались миллионы людей, которые его видели и слышали? Разве тысячи рук не пожимали его тонкую ладонь, выражая ему искреннюю симпатию? И разве в самой Англии другой наследный принц когда-либо удостаивался более горячих оваций народа? Он проводил опросы в бедных кварталах, произносил речи в поддержку шахтеров, никогда не отворачивался от народа, и благодаря этому рабочие и их лидеры прониклись к Эдуарду дружескими чувствами.
И неужели в такое время, имея за плечами такое достойное прошлое, он не осмелился бы высказать народу единственное желание, от исполнения которого зависело состояние его души и ума,
Эдуард, став королем, осмелился пригласить Симпсонов в старинный королевский замок Бэлморал — в мае обоих супругов, в июне только миссис Симпсон. Он велел опубликовать сообщение об этом в «Придворном циркуляре», и лишь после этого общество решительно выступило против подруги короля, а значит и против него. Будучи принцем Уэльским, Эдуард, естественно, не мог бы направить такое официальное приглашение ко двору, и теперь один его друг, предвидя, какой эффект произведет подобный демарш, настоятельно просил его отказаться от своего замысла. Король ему отвечал: «Уж не думаете ли вы, что в моих привычках впускать друзей через черный ход?». Именно в этих словах, которые мне повторил упомянутый друг, и следует искать истинную причину драмы. Ведь на самом деле речь идет не о человеке, который отрекся от престола ради обладания женщиной. Он мог обладать этой женщиной, если бы захотел. Но этот человек отрекся от престола ради того, чтобы соответствовать собственному понятию о чести.
В один из этих трудных дней, когда король принимал присягу гвардии, какой-то сумасшедший набросился на него, угрожая револьвером. Когда Эдуарда потом спросили, было ли ему страшно, он ответил: «Меня это очень рассердило. Я написал речь по случаю принятия присяги, вносил в нее много поправок и ждал, что она произведет большое впечатление даже на Германию. А тут появляется этот тип и собирается стрелять в меня! На следующий день его имя было в заголовках всех газет, а моя речь провалилась».
Этот инцидент, похоже, привел Эдуарда в хорошее настроение. Наконец он был свободен, по крайней мере, как частное лицо, и его подруга наконец подала на развод. Он хотел вырваться из этого тесного круга, подальше от тысяч наблюдавших за ним глаз. Поэтому он нанял красивую яхту, отправляясь в важную политическую поездку в Турцию и Грецию. На этот раз он собирался плыть не на броненосце «Renew» [62] , где одни мужчины, а путешествовать с веселой компанией, которая возвращала ему бодрость, на борту романтического судна, такого летнего, белого, на каких обычно путешествуют богатые бездельники. Это плавание было безумной затеей, и тут нечего добавить!
62
Здесь: «Возрожденный» (англ.).
Беря себе в спутники
Когда Эдуард проплывал вдоль Ривьеры, переживая счастливейшие мгновения своей жизни, он даже не думал, что его премьер-министр с неизменной трубкой в зубах отдыхает неподалеку, в Каннах, и что он, подобно старому учителю, со смешанным чувством досады и удовлетворения наблюдает, как белая яхта под королевским флагом проплывает в лучах августовского солнца, и погружается в свои мысли.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Всесилие клеветы
В огромном древнем городе подходы к Темзе охраняют две башни. Они стоят точно друг против друга, а между ними, разделяя и соединяя их, течет широкая река. На одном берегу высится башня Вестминстера, на другом, такая же квадратная и грозная, — башня Ламбетского дворца, тоже, как и в Вестминстере, в обрамлении множества башен пониже, фасадов, этажей, окон. Однако сад, раскинувшийся перед Ламбетским дворцом, гораздо пышнее и роскошнее, чем терраса парламента на другой стороне. Здесь, в Ламбетском дворце, резиденция архиепископа Кентерберийского. Оба дворца одинаково почтенного возраста — они были заложены лет семьсот тому назад, — одинакового серого цвета и построены в одном и том же, готическом, стиле, оба одинаково внушительны, хотя не выглядят ни унылыми, ни мрачными. Их квадратные башни символизируют главную идею английской нации, две власти, которые друг друга назначают, но вместе с тем и ограничивают. Ни в одной столице противостояние подобных сил не выражено столь грандиозно, как здесь, эти башни стали олицетворением государства и церкви, народа и пастыря, разума и веры, свободы и принуждения в жизни англичан.
История Англии поневоле преувеличивает власть парламента, и иностранец, стоя на террасе и осматривая величественный памятник архитектуры, задает себе вопрос: «Интересно, что же там такое?». А между тем прошлое, как и настоящее, свидетельствует о том, что роль другого дворца не менее важна. Могучая река лишь подчеркивает величие этих двух стражей, меж которых она течет к морю, неся идущие в порт или обратно, вверх по течению, корабли — славу английской державы. В истории, которую мы рассказываем, в спектакле, который начали разыгрывать осенью 1936 года, две враждебные королю партии заняли позиции в этих старых башнях.
Прогуливаясь по галереям и часовням своего дворца, размышляя об их истории, архиепископ, вероятно, вспоминал о том, какую великую власть он имеет право применить, когда над церковью, по его мнению, нависнет опасность. Если и вправду он усматривал угрозу там, где другие видели усиление его позиций, если молодой, современный монарх пугал его в той мере, в какой привлекал остальных, архиепископ должен был поступить именно так, как он поступил. Никто не вправе его за это осудить. Но важно уточнить, где сосредоточились силы, ставшие причиной падения Эдуарда VIII.
В этих башнях и в этих галереях, в подземных темницах томилось немало нечестивых или непокорных принцев, могущественных вельмож и знатных дам: их всех рано или поздно принуждали обратиться в истинную веру; этот дворец напоминал замок Святого Ангела в Риме, только несколько меньших размеров. Здесь тоже умели отлично расправляться со светскими властителями: и поныне четыре ряда по семь колов у самого входа свидетельствуют о том, какой опасности можно было подвергнуться, попав сюда… Впрочем, сегодня газеты и радио с тем же успехом насаживают на вертел и поджаривают любого неугодного им человека, даже если он король.