Судьбы местного значения
Шрифт:
В груди болело. Понимали мужики на что шли. Но у излучины они будут их ждать. И надеяться…
Глава 6
Костер давно прогорел. Угли еле тлеют. Небо посветлело, но в чаще еще темно. Серые контура деревьев вокруг и тела спящих бойцов. Устали ребята, сопят, похрапывают.
Глаза слипаются, но спать… нельзя спать — опять приснится…
Чичерин дотянулся до котелка, вода еще оставалась, теплая, но немного взбодрила. И вновь мысли о Витьке. Нет, лучше не вспоминать. Но такое захочешь, не забудешь.
Если бы не сержант, так и сидел бы в немом отупении, глядя, как немецкий танк двигается к мосту, размазывая гусеницами мертвых коров и людей…
А друга не видно. Слишком много навалило тел меж мостовых перил. Смог ли он добраться до обрыва и замкнуть цепь? И вдруг он видит Витьку. Он что-то говорит. Нет, ничего не слышно далеко, и нельзя в канонаде боя ничего услышать. Можно только видеть. Можно ли увидеть крик? А вот можно!
«Взрывай Юрка! Взрывай!»
Танк дополз уже до середины моста.
— Взрыва-ай! — отдалось в голове многоголосьем.
— Йы-ы-ы! — взвыли рядом. Тело пробило ужасным холодом. Стало до жути страшно.
Что-то сержант орал, дергая машинку к себе, но оглушенный лейтенант резко повернул ключ и навалился на ПМ-2, вдавливая её в песок. *
Земля вздрогнула, и пришел оглушающий рев, после исчезли все звуки…
Невольный стон. Встрепенулся сержант. Осмотрелся, сонно моргая, уставился на Чичерина.
— Не спите, товарищ лейтенант?
— Да вот… — пожал плечами Чичерин. Получилось виновато и как-то по-детски.
Степаненко сел, потер лицо, затем глотнул воды из котелка.
— Этим нужно переболеть, и желательно быстро, — жестко сказал сержант. — На войне убивают, лейтенант. От этого не денешься. Поминать и оплакивать будем потом. А сейчас надо воевать. С умом. Ты командир. И бойцы на тебя как на знамя смотрят…
А ведь прав сержант. Если б не он…
В ушах стоял звон. В глазах троилось. Тошнило. Все болело, будто взяли за шиворот и шваркнули об землю со всей дури. Неужели так с двух ящиков бабахнуло? Или в быки больше взрывчатки заложили? Чичерин осмотрелся. Рядом бойцы еле шевелятся и беззвучно рот разевают. А что там немцы? Не успел лейтенант приподняться и посмотреть на тот берег, как сверху начали падать кровавые ошметки. Люди шарахались от них как от гранат. А лейтенант не мог оторваться от коровьей головы частично без шкуры, без одного рога и без челюсти, и с единственным глазом. Говядина лежала на бруствере, и казалось, что мертвый зрачок пронзает лейтенанта насквозь.
Позади кого-то вывернуло. Лейтенант вздрогнул и оглянулся. Степаненко утирал рот, косясь на нечто у толстенной сосны.
— Не… смотри… командир… — выдохнул сержант между спазмами. — Там…
Чичерин взял себя в руки и повернулся к мосту. Но все же взгляд задержался на говядине…
От моста мало что осталось. На месте центрального быка плавает бревно, и множество мусора. Показалось, что река в этом месте стала шире. Даже настил съезда исчез, а он больше на самой земле лежал. По берегу сдуло весь камыш. И все вокруг было усыпано красным…
А где танк? Башня валялась в канаве, в которую Чичерин с Юркой с первыми выстрелами скатились. А корпуса не видать. Утоп?
После взрыва стрельба смолкла, будто контузило вокруг всё и вся. Но немцы очухались первыми — пулеметными очередями прошлись по гребню. Где-то на том берегу взревели танки.
Первым опомнился Степаненко:
— Уходим, лейтенант! Уходим!
Чичерин развернулся и его взгляд зацепился за то, что было когда-то человеком. Сержант, недолго думая, подхватил оцепеневшего лейтенанта и поволок вглубь чащи. Следом побежали уцелевшие бойцы. Первый снаряд лопнул где-то вверху, попав в сосну. Взвизгнули осколки, впиваясь во все вокруг. Степаненко с Чичериным рухнули на землю. Но сержант вновь вскочил и потащил командира, держа за шиворот и ремень. Чичерин хотел рявкнуть, но разом заткнулся, увидев еще одно разорванное тело…
— Взрыва-ай! — отдалось в ушах.
Рявкнуло. Еще раз. Бойцы быстро уходили вглубь чащи. Снаряды рвались на бровке и среди стволов. Вскрикнул один красноармеец, второй… раненых подхватывали и тащили дальше. Чичерин бежал, падал, его тут же подхватывали. В глазах мелькали сосновые стволы, по лицу нещадно хлестали ветки — подлесок густел.
Как-то неожиданно выскочили на грунтовку и попадали, тяжело дыша.
У реки еще грохотало. Кого там немцы обстреливают? Или со злости долбят?
— Уходить надо… — выдохнул сержант. — Немцы переправятся, и преследовать будут.
Чичерин лишь согласно кивнул, сил говорить не было. В голове еще гудело от контузии, кружилась голова и немного подташнивало. Но это еще ничего, стоит задуматься, или прикрыть глаза, так вспоминается картинка пережитого ужаса…
Лейтенант тряхнул головой, пытаясь отогнать видение, потер лицо. В руку сунули флягу. Глотнул, в голове немного прояснилось.
— Надо наших предупредить, товарищ лейтенант.
Чичерин кивнул. И сразу вспомнил: «Сюда движется танковый клин немцев… ноги в руки, и выдвигайся в расположение полка, доложи про все, пусть готовятся к обороне, а сам, как носитель ОГВ, к своему начальству с тетрадью… и не вздумай попасть в плен. Если информация попадет к немцам…».
Плохо слушал друга. Плохо. Действительно, тетрадка никаким образом не должна достаться врагу.
— Первый раз под обстрелом? — неожиданно спросил сержант.
— Первый, — признал Чичерин.
— Ничего, — вздохнул Степаненко, — привыкнете, товарищ лейтенант госбезопасности.
Канонада у реки стихла. Все тревожно посмотрели в ту сторону. Сержант с лейтенантом переглянулись.
— Построй людей, сержант.
Пока бойцы строились, Чичерин посмотрел на планшетку и вздрогнул — вся иссечена и край пробит. Быстро открыл, проверил тетрадь и облегченно выдохнул — цела.
Прошелся вдоль строя. Что-то мало бойцов выскочило. Стоит четырнадцать, из них половина легкораненых, а по виду контузию имеют почти все. Еще трое тяжелых, без сознания.
— Бойцы! Товарищи!.. — начал Чичерин и сбился. Надо что-то сказать. Правильное, необходимое. Но все слова вдруг потерялись.