Сумеречные Врата
Шрифт:
Он прошел в гостиную, где западная мебель и жалюзи на окнах соседствовали с восточными коврами, плетеными опахалами, безделушками из слоновой кости, висевшими на стенах мечами с пламевидными клинками и высеченной из песчаника тяжелой жутковатого вида статуей богини Хрушиики. Его единственный слуга (приличия требовали, чтобы человек его положения обзавелся по крайней мере четырьмя) дремал в пышном кресле. При появлении хозяина сей мастер на все руки - сморщенный карлик Безымянный, которому, по местным понятиям, не место было рядом с порядочным человеком - немедленно проснулся и вскочил на ноги. Хозяин отдал приказ - и слуга расторопно уложил его саквояж. Ренилл, ожидая, пока все будет готово, рассматривал
Он представил себе западный костюм с его накрахмаленными воротничками и галстуком-удавкой. Быть может, если бы он не знал ничего другого, это одеяние не представлялось бы столь невыносимым? А так?… Подумать страшно! Ренилл твердо решил отложить переодевание насколько возможно.
Как только с укладкой было покончено, Ренилл отдал несколько коротких указаний на время своего отсутствия и с саквояжем в руках вышел из дома. Спустился по лестнице, миновал равнодушного консьержа и снова оказался на улице. Прошел сквозь Сумеречные Врата, без труда затерялся в шумной толпе и направился к центральному вокзалу - еще одному оазису Запада в самом сердце ЗуЛайсы. Здесь он купил билет второго класса до АфаХаала, заплатив вдвое меньше, чем взяли бы с Высокочтимого, в том маловероятном случае, если бы вонарец снизошел до проезда вторым классом.
Второй класс на новехонькой Авескийской Железнодорожной Линии представлялся сущим кошмаром с точки зрения человека запада: вагон, битком набитый потными, источающими чесночный аромат туземцами: закутанными в просторные накидки женщинами; подозрительно вооруженными мужчинами и полуголыми младенцами. Острые локти, пронзительные выкрики, баррикады поклажи - и какой! Чемоданы, ковровые мешки, огромные узлы, корзины с едой, фляги, термосы, кувшины вина и простокваши, жестяные коробки, завернутая в пергаментную бумагу одежда, сундуки и коробки с обувью! И вдобавок разнообразная живность, пернатая, мохнатая и чешуйчатая: насекомые, кошки, телята, козлята и ягнята. Взрослый скот, шакалы и обезьяны должны были перевозиться в багажном вагоне, но и без них ни один любитель животных не соскучился бы в подобном обществе.
Ренилл во Чаумелль не имел ничего против. В этом гаме и грохоте, духоте и толкотне он чувствовал себя непривычно свободным. Не то чтобы ему доставляло удовольствие зрелище грязной нищеты: просто здесь жесткие рамки вонарских правил хорошего тона не сковывали его, и он мог расслабиться.
Никто и не заподозрил в нем чужака. Когда ЗуЛайса осталась позади и поезд, пыхтя, отправился на запад через пыльную равнину, Ренилл присоединил свой голос к общей болтовне, перекидываясь шутками с соседями, сплетничая, слушая сказки и сам рассказывая чудовищные небылицы на своем безупречном кандерулезском. Несмотря на убийственную жару, он остался в шляпе: эта причуда послужила поводом для насмешливых замечаний, но ни один из его соседей по купе не угадал настоящей причины: нежелания открывать предательскую светлую шевелюру.
Горячее желтоватое небо выгорело и потускнело. Приближалась ночь. В вагоне зажгли лампы, и локомотив протяжно свистел, мчась по новеньким блестящим рельсам сквозь непроглядную тьму: огни редких деревушек гасли рано, а сквозь пыльную мглу над головой нелегко было пробиться свету звезд. В вагонах первого класса проводник сейчас обходил улегшихся на чистейшие простыни пассажиров, опуская противомоскитные сетки и разнося прохладительные напитки. Пассажиры второго класса спали сидя на деревянных скамьях среди своих узлов - если кому вообще удавалось задремать. Ренилл во Чаумелль, как ни привычен был к авескийским обычаям, всю ночь не сомкнул глаз. Впрочем, он не жаловался на бессонницу, потому что одну из соседних скамей занимал мутизи - бродячий маг, с удовольствием развлекавший своих бодрствующих попутчиков.
Конечно, этот тощий оборванец не был настоящим магом. Обладай он большим талантом, ему не пришлось бы нищенствовать. Но, как почти все его собратья по ремеслу, он владел артефактом - неким талисманом или волшебной вещью, таившей в себе, по общему убеждению, чудотворную силу. В данном случае священный предмет оказался неаппетитным комком какого-то буроватого вещества, пронизанного блестящими стеклянистыми прожилками. Владелец с гордостью объявил свое неприглядное сокровище «плотью самой Ирруле, Страны Богов, извлеченной тайными сверхъестественными силами сквозь Портал; священной реликвией, таящей несокрушимую мощь».
Подобные заявления составляли непременную часть выступлений мутизи. Чудеса, совершаемые посредством священных реликвий, оказывались более или менее впечатляющими, но редко поражали чем-либо по-настоящему внушительным. Не был исключением и этот случай. Долгое бормотание и отчаянные гримасы мутизи были вознаграждены слабым сиянием, которое начал испускать бурый ком. В вагонном полумраке мерцание было отчетливо различимо. Оно понемногу становилось ярче, и блестящие прожилки начали переливаться всеми цветами радуги, налившись сперва глубоким фиолетовым, который сменился красным, затем оранжевым, желтым, зеленым, голубым, черным и снова фиолетовым, после чего свет померк и артефакт принял первоначальный неприметный вид.
Скромный спектакль, ничего выдающегося, однако Ренилл вознаградил мага парой цинну - больше он не мог дать, не привлекая внимания щедростью, необычной для пассажира второго класса. Эти незатейливые представления всегда интриговали его. Чепуха, дешевые фокусы!
– единодушно заявляли его просвещенные соотечественники, и он нехотя соглашался с ними, однако трезвый взгляд не гасил очарования. Эти мелкие туземные чудотворцы с их непомерными притязаниями и нелепыми позами, так или иначе, представляли нечто, не поддававшееся объяснению. Конечно, искусный западный фокусник мог добиться того же эффекта, но здесь, в Авескии, среди храмов и изображений богов, от чудес не удавалось так легко отмахнуться.
Поезд шел на запад, то и дело останавливаясь, чтобы выпустить нескольких полусонных пассажиров в темную пустоту.
Около полудня вагон остановился перед современным зданием новой станции АфаХаал, стоявшей на берегу великой Золотой реки Мандиджуур. Здесь его путь заканчивался. Линия была еще недостроена, и дальнейшее путешествие к западу совершалось по воде.
С саквояжем в руках Ренилл спустился к пристани, где стояли наемные суда: от крошечной гребной лодчонки и парусного плота до сплавлявшихся вниз по течению паромов. Однако цель путешествия Ренилла лежала выше по течению, и он, руководствуясь соображениями удобства и надежности, выбрал баржу, которую тянули бечевой йахдини, в каковых здесь не было недостатка.
– Быстрее ветра! Воды расступаются! Толстые, сильные, быстрые, послушные, яростные!
– крики погонщиков йахдини раздавались со всех сторон. Ренилл быстро нашел себе место - опять же, за ничтожную долю цены, какую взяли бы с вонарца-Высокочтимого - на комфортабельной небольшой барже с чистой каютой и цветными полотняными навесами.
Вверх по Золотой Мандиджуур йахдини во всех отношениях оправдывали заверения погонщика. Это в самом деле были сильные жирные водоплавающие, способные часами без устали бороться с течением. В то же время им была свойственна непокорность и воинственность, что следовало рассматривать как неизбежный противовес их непревзойденным достоинствам.