Сумерки империи

Мало Гектор

Закончив эту тираду, взволнованный Шоле куда-то убежал, но вскоре вернулся. Гостиничный номер, который он занимал вместе с Омикуром, и в который я должен был переселиться, представлял собой небольшую гостиную, смежную со столовой. В тот вечер у нас в номере должна была состояться небольшая пирушка. Но вместо этого мы до полуночи прогуливались по бульвару и с болью в душе говорили о несчастьях, постигших нашу страну, и о роковых последствиях сдачи Меца.

На следующий день было официально объявлено о капитуляции Меца. Проходя мимо префектуры, я увидел скопление людей, собравшихся вокруг плаката. Я подошел ближе и прочитал: "Пусть ваш разум и ваши души мужественно воспримут новость об очередном страшном бедствии, обрушившимся на нашу страну… Мец капитулировал…"

Остальная часть текста была написана в таком же стиле. Я подумал, что Шоле был прав, когда говорил, что всю ночь они потратят на то, чтобы подобрать точные прилагательные.

Кто-то сказал у меня за спиной:

— Автору этого текста надо выдать похвальный лист за успехи в риторике. Очень уж ловко тут вставлены всем надоевшие слова.

Омикур ждал меня на вокзале. Мы сели в поезд и поехали в Блуа. Там мы собирались перебраться на левый берег Луары.

V

В битве при Артене наши войска, которыми командовал генерал Ла Мотруж, потерпели поражение. В результате мы были вынуждены сдать немцам Орлеан и отступить к Буржу и Вьерзону.

Прусская кавалерия вслед за нами переправилась через Луару и, рассредоточившись по всей Солони, оккупировала территорию от Сюлли до Сен-Лорана. Прусских разведчиков видели неподалеку от Сальбри и в нескольких лье от Вьерзона.

Командующий Луарской армией генерал д’Орель де Паладин, закончив реорганизацию войск, перебросил их на правый берег реки и развернул на линии от Море до Мера. С этих позиций он намеревался атаковать немцев, засевших в Орлеане.

Командующему потребовались сведения о действиях немецких частей, оставшихся на левом берегу Луары. Собрать эти сведения было поручено нашему разведывательному отряду. Предполагалось, что мы будем действовать совершенно самостоятельно на обширной территории без какой-либо поддержки со стороны главных сил. Нам также предстояло самостоятельно выпутываться из любых тяжелых ситуаций. Тем временем положение Луарской армии оставалось крайне тяжелым, и командующему пришлось лично отправиться в Тур, чтобы потребовать предоставления ему дополнительных полномочий, в том числе права реквизировать у населения для нужд армии продовольствие и прочие материальные ресурсы. Проблема осложнялась тем, что в нашей армии вообще отсутствовала интендантская служба, и боевые части должны были осуществлять снабжение собственными силами. Пока командующий был в отъезде, мы всем отрядом расположились в Блуа. Наши лошади отдыхали, а солдаты приводили в порядок оружие и конское снаряжение.

Омикур познакомил меня с моими новыми товарищами. Они уже знали, что я вместе с их командиром спасал знамя на поле битвы под Седаном, и приняли меня как близкого друга. Вскоре я перезнакомился со всеми бойцами.

Состав нашего отряда был весьма разношерстным. Основу составляли ветераны, участвовавшие в Итальянской и Мексиканской кампаниях, но также среди бойцов было немало совсем молодых парней, а в придачу к ним Омикур принял в отряд несколько браконьеров и мелких буржуа. Всем желающим присоединиться к отряду Омикур задавал одни и те же вопросы: хорошо ли вы держитесь в седле, хорошо ли вы стреляете и достаточно ли крепкое у вас здоровье? Если кандидат в разведчики на все вопросы давал утвердительные ответы, тогда его предупреждали, что ночевать ему придется на голой земле, сварить суп будет невозможно, брать с собой сменное белье не разрешается, а служба будет крайне трудна и опасна. Если он и на это был согласен, тогда его принимали в отряд. Довольно быстро я убедился, что если в отряд намеренно набирают людей самого разного возраста, опыта и происхождения, то боевой дух в нем всегда остается очень высоким. Вообще слабость французской армии в большой степени объясняется тем, что принципы ее комплектования безнадежно устарели. На службу в армию набирали главным образом представителей низших слоев общества. А между тем, если в роте имелось хотя бы десять человек, получивших приличное образование, тогда резко возрастал моральный дух всего личного состава. Именно так и обстояло

дело в нашем отряде. Мне кажется, что высокий боевой дух разведчиков Омикура сам по себе свидетельствует о необходимости перехода к всеобщей воинской обязанности.

Вскоре наш отряд должен был отправиться на боевое задание, и поэтому мне срочно потребовалась лошадь. Омикур сказал, что у одного из бойцов воспаление легких, и он, несомненно, уступит мне свою лошадь. Я зашел в дом, где лежал заболевший товарищ, и объяснил ему цель своего визита.

Больной неподвижно лежал на кровати. Он лишь скосил глаза и, не говоря ни слова, стал внимательно меня разглядывать.

— Вы любите лошадей? — произнес он после долгой паузы.

— Да, и хорошо в них разбираюсь.

— Тогда сделаем так. Свою лошадь я не буду ни продавать, ни одалживать. Я передам ее в распоряжение отряда. Это все, что я могу сделать для моих товарищей. Да и мне от этого хуже не будет. Лошадь эта охотничья, и она очень хороша. Кличка ее — Форбан. Желаю удачи.

Я пожал его горячую от жара руку и пошел к выходу, но он окликнул меня.

— Я часто глажу ее под правым ухом. Гладьте и вы ее, чтобы она вспоминала обо мне.

Дорога из Блуа проходит через Венское предместье, а затем тянется между лесами. По этой дороге мы двинулись в направлении Брасье, собираясь там переночевать. Брасье оказалась совсем бедной деревней. Попав в нее, мы поняли, каковы будут условия нашего пребывания в этих краях.

Как только отряд вошел в деревню, и жители услышали стук копыт наших лошадей, мгновенно началась страшная паника, и все побежали, куда глаза глядят. Улицы буквально в одну секунду опустели. Остались только два паренька, которые метались из стороны в сторону и громко кричали: "Пруссаки! Пруссаки!" Люди забаррикадировались в своих домах, и только одна старая женщина застряла около пруда. Она хлестала хворостиной тощую корову, которая ни за что не хотела идти домой.

— У нас тут нет партизан! — закричала женщина, когда мы приблизились к ней, — клянусь вам! Пруссаки не злые, я знаю, они не злые!

Мы объяснили ей, кем мы были на самом деле.

После этого начался второй акт комедии. Никто ничего не хотел ни давать нам, ни продавать. Каждый уверял, что деревня их обнищала, что запасы дров они распродали, а то, что осталось, нельзя трогать ни под каким видом, что сено они запасли на зиму, и если мы его тронем, то вся скотина умрет с голоду.

Спрашивается, а чем мы должны были кормить своих лошадей, если они не желали уступить ни клочка сена? Мы ведь явились, чтобы их защитить.

В общем, местные жители отказывали нам во всем, хотя мы просили их честь по чести, и нам пришлось прибегнуть к реквизиции. В итоге я прекрасно выспался в хлеву, лежа на охапке вереска и накрывшись, словно одеялом, вязанкой ржаной соломы. Правда, мне так и не удалось утолить как следует голод — весь мой ужин состоял лишь из куска хлеба с творогом.

На следующий день мы двинулись дальше и вскоре оказались в местности, где в любой момент можно было ожидать нападения пруссаков. В качестве меры предосторожности мы использовали прием, который обычно применяют уланы: разделившись на группы по три человека мы непрерывно вели разведку по обе стороны от дороги, а впереди за ситуацией следила головная группа, державшаяся на значительном удалении от отряда.

Мы с Омикуром оказались в составе головной группы. Наша задача заключалась в том, чтобы опрашивать всех встречных крестьян. Но крестьяне попадались редко, а деревни, через которые мы проходили, почти полностью опустели. Жители подались в леса со всеми своими домочадцами, домашним скарбом и скотиной. Для нас главное заключалось в том, чтобы не нарваться на кавалерийские патрули и не дать себя окружить. Поэтому мы продвигались крайне осторожно, вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к малейшим звукам. Время от времени кто-нибудь из нас слезал с лошади, ложился на землю и, припав к ней ухом, слушал, стараясь уловить звуки погони. Когда встречался холм или пригорок, мы взбирались на него и внимательно всматривались в окутанные туманом окрестности.