Сумерки империи
Шрифт:
Если принимать достаточные меры предосторожности, то на плоских орлеанских равнинах еще можно избежать неприятных неожиданностей, но зато в Солони [120] серьезные опасности подстерегают на каждом шагу. В этих краях повсюду разбросаны купы деревьев и сосновые рощи, а на обочинах извилистых дорог растет колючий кустарник. В таких местах легко устраиваются засады, заманить в которые не труднее, чем заманить дичь в силок. О засаде вас могут предупредить местные крестьяне, но мы, как назло, встречали их крайне редко, потому что с тех пор, как пруссаки захватили Орлеан и стали совершать вылазки в его окрестностях, полевые работы повсеместно пришлось прекратить. Крестьяне решили, что бессмысленно пахать землю, рубить на дрова деревья и заготавливать вереск, поскольку все результаты их труда безжалостно изымались пруссаками. Стоит ли рисковать и выходить работать в поле, если в любой момент могут появиться три улана и отнять ваших быков и лошадей?
120
Географический регион в северном течении Луары. Преимущественно лесистая и болотистая территория.
Семьи, оставшиеся в своих домах, жили в постоянном напряжении, каждую минуту ожидая, что на них обрушится вражеская конница. Во многих домах даже держали наготове еду, специально приготовленную для господ прусских кавалеристов.
Однажды после долгого марша мы заночевали в большом доме местных буржуа, где нас приняли, как добрых друзей. Хозяева определили наших лошадей в конюшню, а для нас устроили шикарный ужин с бараниной и вином.
Поужинав, я пошел на конюшню и случайно подслушал разговор хозяйки дома с соседкой, после чего мне стало ясно, чем был вызван столь сердечный прием.
— Неделю назад, — говорила хозяйка, — я была у жены мясника и просила приберечь для нас баранины на тот случай, если нагрянут пруссаки. У меня есть шпик и варенье. Я знаю, они любят такую еду. Отдам им все это и скажу: "Только не трогайте нас".
Поскольку мы были не пруссаки, а всего лишь французы, хозяева не стали предлагать нам шпик и варенье. А бараниной нас угостили лишь по той причине, что она давно лежала у мясника и могла испортиться. В общем, мы съели ужин наших врагов.
Однако далеко не все местные жители были такими же "предусмотрительными", как эта хозяйка. Встречались по-настоящему отважные люди. Они не ждали у домашних очагов прихода пруссаков, а шли в лес и там в укромных уголках поджидали оккупантов. Как правило, это были охотники, браконьеры и местные стражники. Любой пруссак, подвернувшийся под руку такому храбрецу, наверняка расставался с жизнью. Этих людей невозможно было запугать плакатами, развешанными в окрестностях Орлеана, в которых немцы грозили расстрелом каждому, кого они поймают с оружием в руках.
Немало таких мстителей присоединялось к отрядам мобильной охраны и вольных стрелков, а когда наш отряд добрался до отдаленных районов Солони, к нам захотели присоединиться некоторые местные жители. Известно, что крестьян часто обвиняют в малодушии, но я убежден, что эти неконкретные расплывчатые утверждения, как правило, ни на чем не основаны. Если у крестьян имелся хоть малейший шанс получить поддержку со стороны воинских формирований, то они, не колеблясь, оказывали сопротивление оккупантам. Пруссаки это испытали на собственной шкуре и лучше нас знали, чего стоит опасаться в этих краях. Почитайте прусские газеты, выходившие в тот период. В них французов часто обвиняли в том, что они ведут "фанатичную войну", да еще клеймили позором тех, кто их "подначивал", главным образом, священников и местного архиепископа. А еще вы найдете в газетах немало историй о том, как пойманных крестьян расстреливали за то, что их штаны были заправлены в сапоги. Для баварских солдат это служило доказательством их принадлежности к вольным стрелкам. Как утверждалось в одной берлинской газете, "лишь с помощью таких драконовских мер можно покончить со столь подлой манерой ведения войны и удовлетворить мстительное чувство наших военных".
Война, которую вел наш отряд на этой пустынной территории, со стороны могла показаться весьма странной. Мы покрывали большие расстояния, но порой за целый день не встречали на дороге ни одного человека. Лишь углубившись в лес, можно было обнаружить живую душу. Как правило, это были местные крестьяне со своей скотиной. Время от времени в лесу, где, как казалось, можно встретить лишь дикого зверя, неожиданно раздавалось блеяние барана, на которое отзывались десятки, а то и сотни, овец. Однажды мы набрели на лагерь местного крестьянина, который укрылся в лесу, прихватив с собой всю скотину, лошадей и телеги, полные пшеницы и овса. Теперь эти люди, привыкшие к спокойной мирной жизни, превратились в кочевников. Они поселились со своими семьями в шалашах, здесь же стояли привязанные к телегам лошади и коровы, а их дети плакали на руках у матерей и просили, чтобы их "отпустили домой".
Французов часто обвиняли в том, что они ведут "фанатичную войну", да еще клеймили позором тех, кто их "подначивал"
Если бы пруссаки решились углубиться в эти лесные чащи, то смогли бы захватить богатую добычу. Но прусские солдаты отчаянно боялись засад. Только в первые дни после захвата Орлеана пруссаки чувствовали себя в полной безопасности, однако теперь период безмятежного покоя для них закончился. Между Сальбри и Вьерзоном французское командование сконцентрировало довольно значительные силы, готовые перейти в наступление, и кроме того, вдоль берега Луары стояли наготове вандейские ополченцы, мобили и вольные стрелки.
Теперь пруссаки крайне редко совершали короткие вылазки из Орлеана. Прусская пехота и артиллерия проводили демонстрационные рейды, но их цель состояла лишь в том, чтобы создать у наших генералов ложное представление о силах противника, сосредоточенных в Орлеане.
Нас же такая осторожность пруссаков только раззадоривала и вызывала горячее желание встретиться с ними в бою и самим оценить, чего стоит их кавалерия. Немецкие всадники нередко маячили перед нами на значительном расстоянии, но, завидев нас, немедленно скрывались. Иногда мы вступали с ними в короткие перестрелки, но, кроме шума, они не давали никакого результата. Когда же мы заходили в какую-нибудь деревню, каждый раз оказывалось, что пруссаки покинули ее за несколько часов до нашего появления.
— Жаль, что вы не явились сюда утром, когда они проводили тут реквизицию, — говорили нам крестьяне. — Они бы сбежали, и наше добро осталось бы в целости.
Но пришел день, когда нам наконец улыбнулась удача. Мы вошли в небольшую деревню неподалеку от Ферте и оказалось, что незадолго до нашего появления в деревню ворвались баварцы и увели с собой все повозки, которые смогли отыскать.
— Догоните их, — кричала какая-то женщина, — они не могли далеко уйти. Верните мне мою повозку. В нее впряжены две серые лошади, вы легко ее узнаете, она помечена, там наша фамилия — Фурбе, не забудьте, Фурбе!
Один крестьянин вскочил на лошадь, намереваясь показать нам дорогу. Он тоже хотел вернуть свою повозку. Баварцы не могли быстро передвигаться со своей добычей, зато мы неслись во весь опор. Меньше чем через полчаса мы нагнали их в перелеске. Оказалось, что в арьергарде колонны они выставили усиленное охранение.
— Мы можем обойти их и выскочить прямо к повозкам, — сказал наш проводник, ни на секунду не забывавший о цели экспедиции.
Такой обходной маневр был очень рискованным, поскольку мы могли нарваться на главные силы противника, но надо было либо решаться на него, либо возвращаться назад в деревню. В итоге мне и еще нескольким бойцам командир приказал двинуться в обход, а оставшиеся бойцы приготовились атаковать арьергард.
Пока колонна баварцев двигалась по дуге, мы рванули через лес по прямой и настигли их как раз в тот момент, когда колона только начинала выходить из леса на открытое пространство. Баварцев было довольно много, а нас — всего несколько человек. Если бы мы кинулись на них в лобовую атаку, нас бы окружили и взяли в плен. Поэтому по команде капрала мы расположились на опушке и дали дружный залп из укрытия.
После первого же выстрела баварцы, побросав всю свою добычу, сломя голову бросились наутек и скакали во весь опор до самого перелеска, находившегося более чем в километре от нашей позиции. Они явно запаниковали, решив от неожиданности, что попали в засаду. В связи с этим хочу сказать, что немецкий солдат хорошо дерется лишь тогда, когда на его стороне численное превосходство и ему обеспечена надежная позиция, и еще когда вокруг царит полный порядок, а сам он полностью доверяет своему командиру. Но немец совершенно теряет голову, когда происходит что-то неожиданное. Возможно, по этой причине немцы, зная о своих панических реакциях, держатся крайне настороженно.