Сумерки
Шрифт:
Сталь не прорвала её до конца, но, прорезав несколько десятков колец, рассекла шейные мускулы. Точно подрубленный дуб, свалился князь в пыль, роняя меч и обломки щита. Отбросив кладенец, Андрийко наклонился над умирающим.
— Признайся, князь Кирилл, всенародно о совершённом тобой тайном убийстве моего отца неподалёку отсюда, признайся, и получишь прощение на том, Страшном суде…
Мутные зрачки уставились на молодого витязя, Сквозь пальцы левой руки, которыми князь старался зажать рану, хлестала кровь, но всё слабее и слабее.
— Умираю! — прошептал он. — Священника! Да, это я убил Василя… Прости!
— Да простит тебе бог, как прощаю я! — сказал громко Андрийко и встал. К умирающему подошёл с крестом священник и Грицько со стрелой, которую вытащил из своего сагайдака, развернул из полотна и вложил умирающему в руку,
Священник и Андрийко опустились перед ним на колени и сотворили молитву. Во время поединка и предсмертной минуты князя люди молчали как мёртвые, только князь Семён воздел руки к небу, словно увидел перед собой что-то страшное, и отступил в гущу своих ратников.
Но вот поднялись священник и боярин Юрша, а Грицько громко возгласил:
— Все видели, как свершился суд божий. Убийца понёс заслуженную кару. Пусть простит ему на небесах всевышний, а законному владетелю волости и победителю — честь и слава!
— Слава! Слава! — закричали мужики.
Точно выпущенная из лука стрела, князь Семён пролетел отделявшее его от боярина Юрши пространство и замахнулся ножом.
— Подохни, собака! — прохрипел он и, схватив за плечо ненавистного врага, стал выискивать место, куда бы вонзить нож. Рыцарь отшатнулся, и кто знает, избежал ли бы он смертельного удара или тяжёлой раны, если бы в тот миг не подскочил Коструба. Великан схватил остервеневшего князя и поднял, как котёнка, над головой… А спустя мгновение князь и з самом деле, как котёнок, которого хозяйка выбрасывает из хаты, влетел в толпу своих ратников и опрокинул трёх или четырёх. Сбитые с ног люди образовали собой клубок торчащих во все стороны рук, длинных рогатин и ножен. Торжественное настроение собравшихся мигом сменилось, и громкий хохот прокатился по толпе.
Но ошалевший от злости князь ничего уже не соображал. Поднявшись, он вскочил на коня и приказал ратникам ударить на дружину Юрши. Понимая, что явное преимущество на стороне противника, ратники удержали князя, подняли убитого, уложили на телегу и подались из дворища. Уехали они одни, поскольку переселенцы, видя юршевские порядки, остались, с тем чтобы просить боярина разрешить им здесь поселиться. Андрийко согласился, и в тот же день, после обеда, взялся за дело. Переведённые на боярскую службу Свидригайлом ратники из Луцка уже расселились за Росью, Синюхой, Тикычем, построили хутора и селища в балках и оврагах, защитили их рвами, частоколами, валами и вырыли возле хат небольшие бревенчатые землянки, на случай если придётся отсиживаться от внезапного нападения татар. Молодой хозяин назначил десятников, сотников и поставил над ними тысяцким Кострубу» Потом принял на замковую службу — обрабатывать боярские поля — переселенцев из Заднепровья и беднейших мужиков. Ратные обязанности договорились нести по очереди бояре-ратники, а жители — выплачивать подушную подать. Боярский суд должен был свершаться раз в месяц, копный — раз в году, на Ивана Купала. Вот так при помощи Грицька, Кострубы, тиуна и старейшины громады боярин Юрша быстро разрешил все важные вопросы.
В тот же вечер Грицько уехал в Чернобыль, а молодой боярин впервые за два года уснул под отцовской крышей.
XXX
Наступил июль. Среди непрестанной работы пролетели дни, как придорожные деревья мимо скачущего всадника.
На Поросье надо было выкорчевать ещё немало леса, поставить немало срубов, построить укрепления, возвести насыпи, обтесать балки и крыть крыши. Нужно было ладить возы, ковать плуги, бороны, делать домашнюю утварь, дубить шкуры и ещё ездить в Киев за железом. В усадьбе боярина поставили кузню, за дело взялись два кузнеца-корманича, и стук молотов не умолкал до поздней ночи. Но вот подошла и страда. Селения опустели, все живущие поспешили в поле. Остались лишь дежурные ратники, которых Андрийко никогда не отпускал, требуя такой же караульной службы, как и в Луцке. Каждую минуту, того и гляди, мог появиться татарский отряд либо дружина князя Семёна Глинского,
Только теперь у Андрийки вырывались минуты свободного времени — полевыми работами руководил более опытный в этом деле Коструба, — и его мысли устремлялись к Офке. Как раз теперь у неё должен был появиться на свет его ребёнок! Порывы нежности сжимали сердце. Если
С каким лицом предстанет он перед Мартусей. Она ждала его, предостерегала от Змия Горыныча, а он… Что ж, Змий превратился в ангела, и принесёт ему ангелочка, а Мартуся — лишь цветок на его жизненном пути: фиалка, а Офка — роза, опоившая его чарами до конца дней. И всё-таки трудно будет посмотреть девушке в глаза…
Тщетно убеждал себя Андрийко, что между детьми — а два года тому назад они были дети— не может быть серьёзных обязательств и подлинных чувств и все их договорённости лишь детские забавы. Его охватывало раздражение при одной мысли о путешествии, в конце концов он решил послать туда, уже в сентябре месяце, одного Кострубу, а самому уехать в Незвище.
Однако в конце августа произошли события, не позволившие Андрийке отлучиться. Над Горским Тикычем появились татары, якобы идущие на помощь князю, а в действительности — за добычей. Татары наткнулись, разумеется, на отпор в Юршевке и в хуторах, на караулы, ощетинившиеся частоколы, глубокие рвы и опытных стрелков. Спалив лишь несколько полевых караулов и угнав кое-где скотину с пастбищ, они ухватились за конские хвосты, переправились через Рось и исчезли. Вслед за ними совершил набег и князь Семён Глинский с конной ватагой, объявляя повсюду, что князь Сигизмунд Кейстутович пленил Свидригайла и с согласия Ягайла возведён великим князем Литвы и Руси и что он-де подлинный сторонник и покровитель простого люда и враг вельмож и князей. Потому и род Глинских стоит не за великопанского Свидригайла. а за Сигизмунда и от его имени занимает княжьи и боярские волости,
Однако простому люду и боярам-ратникам так хорошо жилось в Юршевке, что никто из них не захотел поверить россказням Глинского. А при первой попытке князя Семёна занять ближайший хутор силон погибло человек двадцать из его дружины, и он. несолоно хлесавши, вернулся в Черкасы. Й всё-таки приходилось всегда быть наготове.
Вскоре из Киева пришли вести, что Сигизмунд на самом деле, при поддержке князя Гольшанского, напал в Ошмянах на двор Свидригайла, чуть не захватил его и не передал полякам. Сигизмунд возглавил литовцев, которым надоело благоволение господаря к русским князьям и приверженность литовских вельмож к Свидригайлу. Князей этих и вельмож Сигизмунд бросал в темницы, пытал, жестоко казнил и поднимал против них мужиков, путных бояр, замковых слуг. Запылали усадьбы, однако лишь самые дикие из диких литовцев да вспомогательные шляхетские хоругви взяли на себя обязанность палачей. Литовские и русские мужики поняли за эти два года, что борьба ведётся не за свободу народа, а за княжьи волости, и отсиживались дома. Литовцев тому научили ливонские и прусские кнехты, и польские и мазовецкие ватаги, а русинов — если не считать самих врагов — княжьи ратники да татарские и молдавские «союзники». Михайло Юрша, назначенный Киевским воеводой, сразу же принялся готовить город к обороне в ожидании нападения сторонников Сигизмунда или посягательств князя Семёна Глинского, который никогда не порывал связи с татарскими ханами.
Услыхав об этом, Андрийко очень обрадовался, тут же снарядил посланца к воеводе Михайле с просьбой приехать в Юршевку и поглядеть на заведённые в волости, после смерти Василя Юрши, новые порядки. К тому же, готовясь в далёкий путь в Незвище, он задумал просить воеводу защитить волости в случае какого набега. Напевая или посвистывая, он следил, как мастера ладили большой широкий возок из лёгкого крепкого дерева и оковывали его железом. В нём должны были совершить длительное путешествие Офка с ребёнком… Андрийко даже прослезился, представляя себе, как он возвращается верхом на лошади, рядом с гружёным возком, под звуки её серебристого смеха, весёлых возгласов мужиков и… плача испуганного младенца, И вдруг за два дня до выезда, в конце сентября, неожиданно приехал Грицько.