Сумерки
Шрифт:
Втроём допоздна сидели они за столом и только, когда на востоке стало яснеть летнее небо, разошлись на покой. Последний раз общая крыша скрыла их любовь и счастье от завистливой судьбы, последний раз прижалась. Офка к груди единственного мужчины, который сумел полонить её гордую, пылкую и самолюбивую натуру. Однако ночь не подарила им ни радости, ни счастья, а принесла лишь слёзы, тоску и отчаяние. Одно слово Офки: «Останься!» — и Андрийко не устоял бы от искушения. Но она не произнесла его, хотя сердце разрывалось в груди, словно предчувствуя что-то страшное, а совсем ещё недавнее, овитое розовыми надеждами будущее почудилось вдруг чёрной бездной Чёртова болота. В душе Андрия тоже шла тяжёлая борьба, но отъезд был необходим. До зимы Незвище должно было опустеть, а Офкина краса вянуть в далёкой
Её уста с трудом произнесли последнее «прощай», и подхваченный течением Припяти чёлн поплыл вниз по реке.
XXIX
Плыли они довольно быстро, в чёлне были припасы, по ночам светила лука, и они не приставали к берегу до самого Киева.
Мать русских городов — Киев в то время пришёл в большой упадок. Кроме Печерской лавры, не было, собственно, в нём ничего, что могло бы привлечь сердце русского человека. Государственная и общественная жизнь стекалась, точно ручейки в русло реки, к дворам князей, вельмож и знатных бояр. Зато жизнь мещан благодаря оживлённой торговле кипела, как в котле. Купцы-татары целыми караванами приезжали в Киев, привозя арабские, персидские малоазиатские товары, наездами бывали и армяне и греки, древний город оставался средоточием обмена товаров всей Киевщины, Полесья и Заднепровья. Здесь Андрийко и Грицько купили лошадей и двинулись по населённому краю за Рось, где сначала густое население волости всё больше редело, а под конец лишь изредка попадались прятавшиеся в балках и оврагах от татарских набегов немногочисленные посёлки. Тут, на правом берегу Роси, в глубокой балке, по которой вилась речушка, раскинулась Юршевка.
Селу принадлежали все земли, заключённые между нижней извилиной Роси и верхним течением Горного Тихыча, и далее вдоль Синюхи земли пустовали.
Черкасами, Каневом и округами над Ворсклой владел старый татарский, однако, давно обрусевший род князей Глинских.
Андрийко и Грицько услыхали ещё в Киеве, будто князья Глинские силой захватывают обезлюдевшие после войны и татарских набегов княжеские и боярские волости. Живя на Заднепровщине, они не принимали участия в борьбе Литво-Руси с Польшей.
Молдавские и татарские союзники Свидригайла облегчали им работу, разрушая дворища и сёла, забирая людей в ясырь. Обезлюдевшие посёлки Глинские пополняли переселенцами из Заднепровья, беженцами из Литвы, Подляшья, Волыни и Подолии. Малочисленные, обескровленные хозяева земель не отваживались оказывать сопротивление захватчикам, а жаловаться было некому.
Всё это обеспокоило Андрия, тем более что он отлично помнил о вражде между покойным отцом и молодыми князьями. Правда, в Юршевке и окрестностях уже должны были находиться ратники Грицька, но без него они вряд ли что могли сделать. Поэтому молодой Юрша и Грицько Кознар скакали днём и ночью на юг, и только к утру на пятый день после выезда из Киева переправились вплавь через Рось, как раз напротив Юршевскок балки.
В селе всё ещё спали, не лаяли даже собаки, видимо, все устали за день. Повсюду стояли новые, возведённые до кровли и обшитые досками срубы хат. К величайшему удивлению прибывших, у срубов не было видно плотников, любящих, обычно, переспать короткую летнюю ночь у начатой работы. Других работ в это время быть ещё не могло: до жатвы оставалось ещё недели две. Андрийко дйву давался, а Грицько, покачав головой, сказал:
— Тут что-то неладно! Едем дальше!
Но вот в сером утреннем сумраке зачернели старенькая церквушка, поповский дом, а за ним высокие, построенные из лиственницы лет двести тому назад хоромы Юршей. И Грицько невольно воскликнул:
— Ну что, разве я не говорил!
В окнах горел свет, ворота стояли настежь, а вся площадь перед хоромами заполнена лошадьми и возами. Путники остановились. Грицько привязал коней к ближайшему забору и принялся считать верховых лошадей. Их было тридцать две, кроме того, стояло двенадцать возов, возле которых спали на расстеленных кожухах, сенниках и перинах мужчины, женщины и дети. У ворот лежали волы, коровы, овцы.
— Это переселенцы, — заметил Грицько.
— Да, но не наши, — ответил Андрийко. — Наши, наверно, поселились в селе по хатам и в окрестных хуторах, пока не построятся.
— Таков
— Может, князя Глинского, — гадал Андрийко.
— Ничьими другими они и быть не могут, — подтвердил Кознар. — Значит, надо ухо держать востро. Придётся перво-наперво разыскать Кострубу.
Вскочив на коней, они поехали в поповскую усадьбу. Покуда Грицько будил священника и расспрашивал о Кострубе, Андрийко смотрел на всё яснее выступавшие из утренних сумерек хаты села, и целый рой мыслей кипел в его голове: перед ним хоромы его предков, а он стоит в нерешительности — войти туда или нет! Не так представлял он себе два года тому назад своё возвращение под родную крышу, совсем не так! С ним пришли люди — переселенцы, которые возвеличат и прославят его род, его имя… И пусть это не победители, сопровождающие победителя, а разбитые, сломленные, изгнанные из родной земли беженцы, спасающие свои головы в неведомой глухомани далёкого востока. Жалкие и смешные, поскольку победила их не сила и упорство, а каверзы, себялюбие, тупоумие и ложь. На поле славы победа всегда была на их стороне, и всё-таки на них пала вся тяжесть, всё горе побеждённых. Гей! Значит, с мечтами о государственной независимости, с солнцем свободы погаснет и светоч справедливости. А он сам? Выехал юношей, возвращается мужем, а за ним — Офка, от которой покойный боярин Микола предостерегал Носа в Смотриче, а Михайло Юрша — его, Андрия, в Луцке…
— Боярин, тут и Коструба, и твоё добро в доме у попа, — толкая его в бок, сказал Грицько.
Андрийко пришёл в себя и, увидав Кострубу, который, несмотря на пожалованное ему боярское звание, не изменился ни внешне, ни внутренне, очень обрадовался.
Великан рассказал, что вчера вечером в Юршевку прибыли оба князя Глинские — Семён и Кирилл — с тридцатью ратниками, с замковой службой, челядью и тиуном, которого хотят посадить в дворище. Юршевский тиун сказал, что ждёт своего боярина. Князь Кирилл, захохотав, заявил, что могила его боярина давно уже травой-муравой поросла, А поскольку на Руси сейчас нет никого, кто бы жаловал землю, они, как ближайшие соседи, берут её, согласно стародавнему нраву. На это Коструба сказал, что на землях Юршн должны осесть ещё полторы тысячи ратников, которые пришли сюда из Волыни, Подол ни и Галптчнпы. Такое заявление не пришлось князьям по сердцу, тем более что в самой Юршевке было уже построено около пятидесяти хат. Всё же поразмыслив, Семён сказал, что рал новым поселенцам и не запрещает им осесть, где они пожелают, но с условием, стать под начало князей Глинских. Воеводы Монвидовича всё равно ещё нет, молодой Юрша погиб около года тому назад, а если даже и остался в живых, то прав у него на землю нет.
— Нет его и у вас! — ответил на это Коструба.
— Прав нет, зато есть сила! — засмеялся в ответ князь Кирилл.
— Ещё неизвестно, на чьей она стороне, — не согласился с ним Коструба, — у тех, кто станет за Юршу, или у тридцати ратников князя, от которого несёт козлом.
Князь страшно обозлился, но Коструба не стал ждать, пока дело дойдёт до драки, тем более что во всём селе было всего несколько десятков мужиков плотников. Покинув усадьбу, он направился к попу, у которого по приезде остановился — за два года хоромы были очень запущены. К ночи он разослал в окольные хутора нарочных с наказом всем людям брать оружие, садиться на коней и скакать выручать из беды Юршевку. Коструба полагал, что помощь подоспеет ещё до обеда, после чего они выгонят Глинских.
Андрийко обнял по-братски верного Кострубу, поблагодарил за то, что тот отстаивал права законного владетеля. Поскольку же владетель теперь явился, он сам и будет распоряжаться.
— Где моё оружие? Где конь? — спросил гордо молодой витязь, сознавая, что идёт в бой за счастье своей жены и… ребёнка.
Когда солнце заглянуло в Юршевскую балку, по главной дороге в усадьбу скакал значительный отряд ратников в шлемах, латах или полупанцирях, с копьями, луками, топорами и мечами. За ними шли мужики с косами, вилами и бердышами: по наказу прозорливого Кострубы всем мужикам Юршевской волости роздали оружие.