Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
Пия провела Егора через анфиладу комнат в свою спальню. Прежде чем переступить ее порог, серьезно предупредила Егора: «Сюда не входил еще ни один мужчина, включая моего мужа».
Егор улыбнулся. Он бывал в роскошных спальнях, но не в таких. Актерское самолюбие почувствовало удовлетворение от неожиданно полученной новой роли…
Граф, помня о просьбе Шкуратова, играл так, что Апостолос забыл обо всем на свете. Осторожный, скупой мэр Афин никак не хотел вставать, не отыгравшись. Периодически приходилось делать перерывы и прогуливаться возле круглого бассейна с небольшим островком в центре и лебедями, плававшими в зеленоватой воде. Филиппинцы в золотистых фраках разносили напитки.
Апостолос выглядел самым счастливым человеком, у которого дела идут отлично и здоровье позволяет наслаждаться жизнью. С мэром на вилле оказалась крупная, манерная женщина, говорившая по-русски. Но ею занялась Татьяна, и мужчины были предоставлены самим себе.
— Граф, — обратился к Павлу Апостолос, — мне Маркелов рассказал о предложении, сделанном вам по поводу Баден-Бадена. По-моему, оно имеет смысл. Неужели вы еще раздумываете? Я готов вложить свои деньги в реализацию этой идеи и сам частенько буду наезжать с друзьями, чтобы переброситься с вами в картишки. Вы, не отрываясь от своего любимого занятия, станете богатейшим человеком. И без всякого риска проиграть.
Павел понял, что Маркелов решил предпринять атаку, через Апостолоса. Ему предлагалось наплевать на собственную гордость и навсегда склонить голову перед деньгами Маркелова и Апостолоса. О, никто на него больше не будет покушаться. Наоборот, выставят охрану. Пылинки будут сдувать. И… презирать, как обычного служащего.
— Мне трудно отказываться, особенно когда вы заинтересованы в моей судьбе… — начал медленно он.
— Послушай, граф, что мы с тобой раскланиваемся, давай по-простому, по-нашему, — я навсегда твой друг. Мне ты симпатичен, и потому говори начистоту, что тебя смущает в предложении Маркелова?
Павел посмотрел в ту сторону, где под пышной пальмой Илья Сергеевич беседовал с дамами, и спокойно ответил:
— Сам Маркелов.
— Логично… — Апостолос принялся покусывать нижнюю губу. Потоптался на месте и, взяв его под руку, повел назад к столу. — Сегодня играем до утра!
Павел вздохнул и подумал, как хорошо было бы оказаться сейчас в своей каюте, услышать тихое, почти детское дыхание Любы и улечься рядом. Но тут же предупредил сам себя, что лучше идти играть, потому что именно сегодня, во время представления, ему показалось, что Люба взяла над ним верх, особенно когда прижалась к нему в темноте и попросила поцеловать ее.
Графу и впрямь незачем было торопиться на корабль. Как раз в тот момент, когда он вспомнил о Любе, из такси, подъехавшего к причалу, вышла Антигони. Она слегка нетрезвой походкой прошлась немного и повернула к трапу, возле которого дежурили пограничники. Один из них при виде ее вытянулся, заулыбался и сказал по-гречески своим друзьям:
— Ох, как бы я ей засадил… — и под общий смех обратился к Антигони: — Мадемуазель?
Та вспомнила совет Любы и вместо паспорта показала ему язык. Этого оказалось достаточно. Она без всяких препятствий поднялась по трапу и, стараясь не выдавать незнание корабля, пошла куда глаза глядят.
У лифта к ней подошел неизвестно откуда взявшийся Лавр. Антигони его сразу узнала.
— Где ты шляешься? — хмуро спросил он.
Гречанка предпочла не отвечать. Он преградил ей дорогу.
— Нет уж. Я своего часа дождался. Граф далеко, и некому тебя защищать. Раз я обещал тебя трахнуть, значит, лучше не сопротивляйся. И тогда граф ни о чем не узнает, а тебе я не сделаю больно.
Он грубо схватил ее за плечи и с силой сжал.
Антигони застонала и, понимая, что в любую минуту Лавр может ее разоблачить, симитировала рвоту. Да так естественно, что выпитое шампанское на самом деле полилось изо рта. Лавр отскочил, спасая брюки. Его мат гулко раздался в пустых коридорах корабля.
— Ничего. Проблюешься. Запихну тебя под холодный душ и быстро придешь в себя, — говорил он, держась на некотором расстоянии от Антигони.
Та, согнувшись, соображала, как избавиться от домоганий, грозивших ей многими бедами. Она могла бы постоять за себя. Но приходилось играть роль юной, пьяной девчонки. Понимая, что бежать бессмысленно, она опустилась на колени, чем вызвала недоумение у Лавра.
— Ты что, притворяешься? Напилась, падла! Я ее полночи жду, а она где-то забавляется… — он явно не знал, что делать. В любую минуту могли появиться возвращавшиеся группками пассажиры.
Антигони на это и надеялась. Ни в коем случае ей нельзя было двигаться с места.
— Вставай, падла, — Лавр занес уже ногу для удара, но прежде предупредил: — Не доводи до греха. Один раз ударю, у тебя матка выпадет.
Антигони не отреагировала. Лишь постаралась повернуться к нему боком. Но нанести удар ему не удалось. Сзади на него, подобно медведю, навалился Петр Кабанюк. Он уже давно шатался по кораблю в надежде затащить какую-нибудь загулявшую конкурсантку или пассажирку к себе в каюту. А когда движение прекращалось, сидел на палубе, пил из горла «Метаксу» и смотрел в бинокль за приближающимися девицами. Антигони в костюме Любы он заметил сразу, ее внешний вид не вызывал никаких подозрений, и он подумал, что Люба направляется в каюту к графу. Но когда спустился, чтобы ее поприветствовать, увидел нечто, возмутившее его до глубины души.
Поэтому, обхватив Лавра за горло, он своим весом стал выгибать его назад. Лавр уперся локтями в его огромный живот, но никак не мог вырваться из захвата. Пришлось хрипеть:
— Отпусти по-хорошему, убью гада.
— Ты дивись, який бандюга, — еще больше возмутился Кабанюк и продолжал душить его.
Лавр, с трудом хватая воздух, взмолился:
— Отпусти, сдаюсь, слово даю, отпусти…
Кабанюк разжал руки и животом оттолкнул Лавра. Тот задрал голову и никак не мог прийти в себя.
— Пошли, рыбонька, я тебя доведу. Ты же к графу навострилась?
Антигони молча кивнула и пошла вслед за своим спасителем. Она спиной чувствовала бешеный взгляд Лавра. Но он ни слова не проронил вслед удаляющейся парочке. Молча они добрались до каюты Павла. Кабанюк, видя, что она не может открыть дверь, взял из ее рук ключ, повернул замок и распахнул ее.
— Лягай, рыбонька. Якшо станет ломиться, звони мне. Я ему наизнанку кое-что выверну.
Антигони, пошатываясь, зашла в каюту и заперлась. Ей пришлось пережить ужасные минуты. Она нисколько не боялась грубости Лавра, пресечь которые не представляло труда, но провал столь удачно разработанного плана проникновения на корабль перечеркнул бы многое в ее жизни. К тому же, теперь она лично несла ответственность за поверившую ей девчонку.