Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
— Люба осталась в Афинах.
— Что? — чуть не выпрыгнул из кресла Павел.
— В Афинах. В моей квартире. Правда, с вашими деньгами.
— Какими деньгами? — не понял граф.
— Теми, которые вы разрешили ей взять.
Павел встал, подошел к шкафу, хотел вытащить куртку, но передумал. Дело-то не в деньгах. О них можно и потом.
— А вы кто такая?
Антигони встала на постели во весь рост. Поправила коротенькую ночную рубашку и протянула руку.
— Давайте знакомиться. Антигони. Гражданка Греции.
Павел
— Почему вы оказались в моей постели?
— Потому что я проникла на корабль по документам Любы. В ее одежде, вернее, в подаренном вами джинсовом костюме. Куда же мне прикажете деваться, только к вам.
— Зачем? — не сдавался граф.
— Об этом поговорим за завтраком. Вы позволите мне одеться?
Павел отвернулся и резко сказал:
— Сделайте одолжение. И в дальнейшем я бы попросил не использовать мою каюту в качестве ночлежки.
Антигони надела Любины джинсы и кофточку. Оставшись босиком, удалилась в туалетную комнату. Павел вернулся в кресло. Возмущение кипело в нем. Неспроста кто-то решил разыграть, карту Любы. Граф чувствовал, что здесь не обошлось без интриг Татьяны и Маркелова. А может, девчонки уже вообще нет в живых? Слишком много криминала вокруг него, и Маркелов не желает останавливаться, устраняя неугодных ему и Татьяне людей. Они нашли верный способ. Павел почувствовал себя затравленным зверем. Ему все время предлагают играть по навязанным правилам. Но пора положить этому конец.
В дверь каюты постучали. Он вздрогнул и попытался представить, кто бы это мог быть. На всякий случай взял стоявшую в углу палку со спрятанным клинком и, опираясь на нее, открыл дверь. В коридоре стоял официант. На тележке под салфеткой находился заказанный завтрак.
Павел молча пропустил официанта. Тот без суеты постелил скатерку и сервировал завтрак, состоявший из желтого, с крупными дырками, швейцарского сыра, яиц всмятку, овощного салата, мясного рулета, абрикосового джема, пышных булочек, бананов, кофе в кофейнике-термосе и апельсинового сока.
Получив деньги, официант удалился. Из туалетной комнаты вышла Антигони, увидела завтрак и захлопала в ладоши:
— Какая прелесть! Я ужасно голодная! — и присела к столу.
Павел не шевельнулся.
— Садитесь, граф. Вы что-то очень озабочены. Я не наемный убийца, не воровка, не авантюристка и, уж будьте спокойны, не искательница приключений в вашей постели…
— Тогда кто? — резко перебил ее Павел.
Антигони взяла стакан и протянула ему.
— Налейте мне сок. И вообще, поухаживайте за дамой, с которой провели ночь.
С большим нахальством Павел в своей жизни не встречался. Он исполнил ее желание и сел в кресло, ибо глупо допрашивать с аппетитом жующую женщину. Она густо намазала булку маргарином, положила кусок сыра и залила абрикосовым джемом. Протянула бутерброд ему.
— Угощайтесь.
Павел взял и почти машинально принялся жевать. Антигони пододвинула ему чашечку кофе. В ее действиях не было никакого напряжения. У Павла создалось впечатление, что это не она, а он попал в чужую каюту. Девушка действительно немного походила на Любу. У нее был такой же тонкий удлиненный нос, выщипанные светлые брови, крашеные белые волосы, уложенные в такую же прическу, и, пожалуй, все. Любу портил слишком тяжелый подбородок, а у этой он заканчивался утонченным овалом. И хоть рот она держала также по-детски полуоткрытым, губы были лишены девственной нетронутости, свойственной Любиным. И, конечно, глаза — темные, блестящие, умные. А у Любы — серые, беспомощные, грустные.
— Осмотр закончен? — спросила Антигони, выдержав его изучающий взгляд.
— Да. Вы другая. Красивая, умная и знаете, чего хотите, — немного привыкнув к ней, ответил Павел.
— О, какая точность оценки! Вы психолог, граф?
— Я — игрок, и хотел бы выяснить, чем, а вернее, кому обязан вашим появлением здесь.
— А как сами думаете? — не торопилась раскрывать карты Антигони.
— У меня достаточно врагов. Я уже привык к их козням…
— Знаю, знаю… — закивала головой гречанка. — Все газеты расписали, как вы вырвали женщину из рук террориста. Я потрясена и счастлива знакомству с вами!
Павел усмехнулся. Почему-то женщины тупо усваивают, что грубая лесть всегда приятна мужчине и обязательно обезоруживает его. Это, очевидно, связано с традиционным восприятием мужчины как существа неразвитого. А может, потому, что сами женщины в комплиментах любят определенность. Павел предпочитал с дамами изъясняться не комплиментами, а восхищенными интонациями. Но и по отношению к себе сразу улавливал фальшь.
— Вернемся к Любе. Откуда вы ее знаете? — спросил он довольно сухо.
— О, познакомились случайно. Это очаровательная история. Она мне рассказала о своей безответной любви к вам. О бандитах, преследующих ее, о вашей любовнице, затерроризировавшей бедную девушку. Что мне оставалось делать? Правильно — помочь ей. Я оставила ее в своей квартире, а сама пробралась на корабль.
— Зачем?
— Подождите, граф. Вас же интересовала судьба Любы? Клянусь, что она в полном порядке и без проблем.
— Будем считать, что я поверил. Она, действительно, взбалмошная девчонка. Хотя я не слышал от нее о желании остаться в Греции. Но, допустим, все так. Вам-то зачем этот маскарад?
Антигони загадочно улыбнулась, выпила сок, добавила в кофе сливок, долго размешивала их ложечкой.
— Проще всего признаться вам в своей любви с первого взгляда. Том неизгладимом впечатлении, которое вы произвели на меня после героических публикаций…
— Я похож на полного идиота? — перебил ее Павел.