Супермодель в лучах смерти
Шрифт:
Казалось, Татьяна была способна одним неуловимым движением брови передать любое внутреннее состояние. И это было видно даже из ложи! У Павла захватывало дух, когда она смотрела в его сторону. Ее высокая ладная фигура с широкими бедрами, тонкой талией и обворожительно покатыми беззащитными плечами таила в себе бурю глубоких эмоций и будила желание. Жесты, походка у нее были крупными, но какими-то незаконченными, обрывающимися. Так и хотелось поддержать ее, подать руку, обхватить за талию, чтобы она почувствовала себя увереннее.
Увлеченный созерцанием будущей любовницы, Павел не заметил, как в ложу проник благоухающий французским одеколоном Стасик.
— Не желаете фужер холодного шампанского, граф? — прошептал он. И, не дожидаясь согласия, протянул запотевший бокал.
Павел с удовольствием выпил.
— У вас намечается роман с Татьяной? — продолжил он. — Поверьте мне, в жизни она совсем не то, что на сцене. Как и все женщины, не умеет любить. Сплошное притворство. Ах, граф, если бы вы только захотели настоящей любви… Я готов был бы заменить вам целый гарем наложниц. От Татьяны вы уйдете разочарованный. Вам ли не знать, какая пакость эти дамы! Ведь вы человек светский, возвышенный, европейский. Я с первого взгляда определил это. Вам должна быть близка любовь элитарная, эстетская, основанная на взаимном наслаждении.
Павел спокойно снял его руку со своего колена и, отдавая пустой бокал, прошептал: «Когда я захочу полюбоваться твоей попкой, тебя приведут ко мне. А сейчас отведи меня в гримуборную Татьяны. И сбегай, купи большой букет роз».
Окрыленный Стасик поцеловал ему руку и жестом пригласил следовать за ним. Они спустились вниз и через служебный вход попали прямо на сцену. За кулисами стояла Татьяна и обмахивалась веером. Она заметила Павла.
— Вы, граф, куда?
— К вам в гримуборную.
— Давно пора. Тем более что играю я сегодня хреново. Сейчас последний выход, и я с наслаждением стащу с себя это пыльное тряпье, — она схватила подол юбки и встряхнула его. Клубы пыли волнами полетели на сцену, играя разноцветными искрами в лучах сапфиров.
— Прошу посторонних уйти со сцены! — зашипел помощник режиссера. Стасик увлек Павла за собой.
Они довольно долго поднимались и опускались по каким-то узким, слабо освещенным лестницам. На любом более или менее просторном пятачке стояли актеры, курили и спорили, размахивая руками. На графа никто не обратил внимания. Только один полупьяный мрачный мужик, судя по всему, рабочий сцены, потребовал дать ему закурить. Ответ Павла, что он не курит, не убедил мужика, и он выматерился вслед. Наконец, пройдя по длинному коридору, Стасик распахнул одну из дверей.
— Располагайтесь, граф, а я помчался за цветами, — при этом он не двинулся с места, вопросительно глядя на Павла. Тот поначалу не сообразил, но потом достал десять долларов, и Стасик не заставил себя долго ждать. Оставшись один, Павел прошелся по довольно большой комнате с низким арочным окном, занавешенным плотными коричневыми шторами. У одной стены стояло два столика с зеркалами, над которыми горели лампочки. На том, который по всей видимости принадлежал Татьяне, было огромное количество всевозможных пузырьков, баночек с кремами, флакончиков, несколько детских фотографий в рамках, бутылка пива и пепельница, полная недокуренных сигарет. Рядом на полу валялись чулки, колготки и театральные туфли. На спинке стула висел бюстгальтер. У стены напротив стоял старый кожаный диван с высокой спинкой, заканчивающейся помутневшим от времени узким зеркалом и полочками по бокам с деревянными резными виньетками. На нем в беспорядке валялись платья. Сбоку находилась небольшая ниша, в которую был вмонтирован душ. Закрывалась она полупрозрачной занавеской. Павел осторожно отодвинул платья и сел на диван. Он с не свойственным ему трепетом вдыхал тяжелый воздух, замешенный на запахах духов, кремов, пудры, обуви, пыльных тканей и цветов. Из радиоточки доносилась трансляция спектакля. Голос Татьяны звучал торжественно, почти возвышенно. Павел улыбнулся, вспомнив, что играет она сегодня «хреново». В дверь постучали. Он оглянулся и поначалу растерялся, увидев свое отражение. Оказалось, что на двери укреплено большое зеркало. Он не знал, как реагировать на стук, но дверь открылась и в гримуборную вошла костюмерша. Она строго посмотрела на Павла и отчеканила:
— Я уже предупреждала Татьяну Георгиевну, что все костюмы залиты шампанским и прожжены сигаретами. Сегодня опять устраиваете попойку?
— Меня пригласили… я не знаю… — замялся Павел.
— А кто должен знать?! — напустилась на него костюмерша. — Опять спохватитесь, когда все закроем! Откуда нам знать, понадобятся фужеры или нет.
— Понадобятся, — заверил ее Павел.
— Ну, вот, а говоришь, не в курсе. Вноси по десять тысяч за фужер. Они у нас из реквизита.
Граф безропотно полез в карман. Из динамика на стене послышались аплодисменты и крики «браво». В гримуборную с большим букетом высоченных чайных роз ввалился Стасик. Увидев деньги в руках графа, напустился на костюмершу:
— Баба Клава, ты чего это? За фужеры я в реквизиторском с Нинкой расплатился.
— Ты с Нинкой, а товарищ вот со мной, — резонно ответила костюмерша и, спрятав деньги, с достоинством удалилась.
Вместо нее с шумом и матом ввалился все тот же рабочий сцены, притащивший две коробки с шампанским. Поставил их на пол, не глядя на Павла, подошел к пепельнице, вытащил из нее самые крупные бычки и со словами: «А говорит, не курит», — ушел. Стасик убрал коробки на широкий подоконник, за занавески. И снова обратил маслянисто-призывный взор на Павла. Тот прошелся по комнате и сел на диван, облокотившись о круглый кожаный валик.
В коридоре возник какой-то скандал. Ногой толкнув дверь, в гримуборную влетела Татьяна. Остановилась, развернулась и рванула обратно в коридор. Павел услышал ее крик: «Если эта падла еще раз пойдет кланяться впереди меня, я скину ее в оркестровку!» Удовлетворившись угрозой, она вернулась, захлопнула дверь так, что зеркало, прикрепленное к ее внутренней стороне, чуть не вылетело. Татьяна уселась на стул и приказала Стасику — «Раздевай!». Тот, пристроившись сзади, проворно взялся расстегивать многочисленные крючки на ее платье. Татьяна намочила тампоны пивом и принялась снимать грим с лица. Закончив с крючками, Стасик опустился на колени и начал расшнуровывать ее белые ботинки. Павел обратил внимание на очень высокие каблуки, расширяющиеся книзу. Как только Стасик снял с нее обувь, она встала и позволила его ловким рукам стащить с нее тяжелое белое платье. От волнения Павел старался не дышать, чтобы ненароком не выдать своего присутствия. Стараниями Стасика Татьяна осталась в корсете и короткой нижней юбке. Она подняла руки вверх и закинула назад голову. Стасик занялся корсетом. Павел понял, что дальнейшее его присутствие при раздевании не совсем прилично, поэтому вежливо кашлянул.
— Граф, вы проснулись? Большой ошибкой было приглашать вас на спектакль, по-моему, в моей гримуборной вам намного интереснее, — при этом Татьяна даже не сделала попытки поглядеть в его сторону. — Вы когда в последний раз были в театре?
— В прошлом году в «Мулен Руж», — признался он.
— А, это где делают так, — она задрала и без того короткую юбку, чтобы покрутить пышным задом перед его глазами. Потом вылезла из корсета и, забыв о графе, прошла мимо него с обнаженной полной грудью в нишу — принимать душ. Из-за полупрозрачной занавески полетели на пол нижняя юбка, белые чулки и шелковые кремовые трусы. Стасик аккуратно подобрал эти предметы и, услыхав стук в дверь, поспешил ее открыть. На пороге толпилось несколько мужчин с букетами цветов. За ними виднелись женские головки. Но кто-то сзади прогремел: «Посторонись», — и тот же рабочий внес в гримуборную две корзины цветов. После этого ввалились гости. Из пяти мужчин и трех женщин Павел знал в лицо только одного. Однажды довелось играть в карты за соседними столами. Остальные ему были не знакомы. Но почему-то именно они с приветливыми улыбками обратились к Павлу, как к старому приятелю.
— Граф, как приятно видеть вас среди поклонников таланта нашей несравненной Танечки!
— Как вам спектакль? Такого в Европе не увидишь!
Павел улыбался и кивал головой. Он понимал, что никакого ответа от него и не ждут. Эти восторженные друзья знаменитой актрисы довольны, что их компания несколько разнообразилась с приходом нового человека. Его больше интересовал среднего роста широкоплечий мужчина с волнистой черной шевелюрой, подернутой легкой проседью. Он был в двубортном темно-синем костюме в серую тонкую полоску. Вместо галстука вокруг его шеи был повязан шелковый платок цвета маренго. Он сразу отделился от остальных гостей, подошел к окну, приоткрыл форточку и закурил «Ротманс». Его волевое, с тяжелым подбородком лицо несколько портили маленькие глаза, взгляд которых казался тяжелым из-за густых совершенно седых бровей.