Суворовский алый погон
Шрифт:
На шум общей свалки прибежало ещё трое старичков. Однако они быстро сообразили, что пришли слишком поздно, и тогда один из них, чтобы хоть немного вознаградить себя за лишение, крикнул:
– Куча мала, ребята!..
Повергнутый сильным толчком на землю, Буланин почувствовал, как чьё-то колено с силою уперлось в его шею. Он пробовал освободиться, но то же самое колено втиснуло его рот и нос в чей-то мягкий живот, в то время как на его спине барахтались ещё десятки рук и ног».
Но и это, как оказалось,
За такими вот думами Константинов незаметно дошёл до училища, не зная, куда спрятать пакет с гостинцами для ребят. Если Буланину его мама собирала пирожки, лепёшки, яблоки, варенье и для него, и для товарищей, то в посылке всё предназначалось ребятам. Только им, потому что он и так в увольнении поел вволю всех кулинарных чудес, приготовленных к его приходу. Но оттого, что он нёс гостинцы ребятам, у которых не было такой, как у него возможности, Николаю особенно хотелось доставить всё в целости.
В вестибюле училища – всё на виду. Небольшая очередь в комнату дежурного, доклад о прибытии. И бегом в роту. Только вот путь в свою роту, находившуюся на третьем этаже, пролегал через расположение выпускной роты.
Теперь-то там хозяйственные помещения, поскольку ещё один корпус построен в училище. А тогда в коридоре были двери в классы выпускников, да и умывальник с туалетом, как бы доступны всем, кто проходил мимо, а оттого работы у дневальных добавлялось значительно.
Николай пробежал по коридору. Вот и лестница, широкая, с большими пролётами. Перевёл дух – пронесло. Стал подниматься по лестнице. Впереди ещё одна засада. Параллельная рота, но рота «семилеток», которые тоже пока ещё представляли опасность. Но и здесь никто не проявил никакого к нему внимание. Идёт «кутузовец» из увольнения, ну и ладно, несёт что-то, ребята, ну так что ж. Хуже, если бы ничего не нёс.
Ну а в своей роте другое дело. Тут все свои. На часы глянул. Боже, считанные минуты остались. А тут ещё пакет. Пробегая мимо спального помещения своего взвода, открыл дверь. Там собрались ребята, которые не были в городе. В Суворовском училище в спальном помещении можно было и среди дня посидеть на стуле, почитать, вот только валяться на койках не позволялось.
Константинов, радостный от того, что без приключений добрался, крикнул:
– Держите гостинцы от моей мамы, – и бросил пакет на ближайшую кровать.
Когда после доклада ответственному офицеру-воспитателю зашёл в спальное помещение, от гостинцев ничего не осталось.
– Ну вот, – проговорил виновато Вовочка Орлов, упитанный паренёк, любивший поесть. – А тебе не оставили.
– Да это ж всё вам прислали. Я и так наелся дома – пузо, как барабан. – И он как бы в доказательство, да чтобы снять неудобство, похлопал себя по животу.
Так и повелось. Мама обязательно собирала пакет с гостинцами для товарищей, и они, эти товарищи, так привыкли к домашним сладостям, что те из них, кто оказались вместе с ним в высшем военном училище, тоже первое время ждали его прихода. Но, увы, носить уже было нечего… Мама была в Калинине…
Правда, бабушка только на свои именины пекла много пирогов, и тогда он, если отпускали в город, брал их с собой, чтобы угостить товарищей.
Отец
За посылками суворовцев отпускали в город, на почту. Конечно, в первый год учёбы возвращались в училище с опаской. Старшие, как говорили, могли отнять. Но Константинов так и не запомнил ни одного случая, чтобы отняли у кого-то посылку. Ну а во взводе тоже установился особенный порядок.
Обычно посылки получали уже после самоподготовки или в крайнем случае отпускали за ними с последнего часа. Приносили в класс в личное время и тут же всё делили поровну между суворовцами. Хозяину дозволялось взять себе побольше, хотя, для чего? Ведь никто бы не стал есть что-то в одиночку. Делили с товарищами всё без исключения. Делили с удовольствием – таков был настрой, таковы традиции. Никакие старшие, никакие силачи-гузовы ничего не отнимали и себе не забирали. Присылали посылки практически всем, ну разве что не получали из дому ничего те, кто поступил в училище из детдома или воспитывался без родителей, ну, то есть у кого не было родственников, способных что-то прислать. Но никто и не интересовался, кому присылают, кому нет – единая суворовская семья!
Как-то осенью, когда Константинов уже был курсантом второго курса (суворовцы, поступали сразу на второй курс высших общевойсковых училищ), приехал навестить отец. Дело было в субботу вечером или в воскресенье. Рота ушла в кино, а Николай отправился в комнату посетителей. Ну и потом принёс в класс целый пакет фруктов.
В Суворовском обычно раскладывали гостинцы по столам, всем поровну. Но здесь Николай сел за свой стол, взял себе немного, а всё остальное высыпал на преподавательский стол, чтобы полакомиться могли все, кто захочет.
И вот в коридоре послышался шум – рота вернулась из клуба. Зашёл в класс первым Петя Никулин и с удивлением уставился на фрукты.
– Это что? Откуда?
– Отец привёз, – равнодушно ответил Константинов.
– Так ты чего разложил? Спрячь в свой шкаф, а то сейчас налетят и расхватают.
– Для того и положил…
– А мне можно взять?
– Конечно, бери, только помни, что здесь на всех…
Но это потом, позже. А пока прошло лишь самое первое субботнее увольнение. А впереди ещё воскресенье. Утром, после завтрака – в воскресенье был один завтрак, объединённый, второй не делали, чтобы не дробить день, – так вот после завтрака были спортивные мероприятия, всякие соревнования на стадионе, не очень обременительные, скорее просто игровые.
И снова всё по вчерашнему кругу… Но Николай ещё не предполагал, что это увольнение будет последним перед долгим и очень своеобразным карантином по «заболеванию» с весьма неординарным названием.
Глава восьмая
Карантин с диагнозом «драка»
В воскресенье Николай пришёл в увольнение значительно раньше, и даже успел и маме помочь – в магазин на Речной вокзал сбегать, и с сестрёнкой погулять.
Погода стояла хорошая. Было тепло, комфортно. С улицы уходить не хотелось. Он пожалел, что Наташа в тот вечер в театре, ну а Танечке, соседке своей по подъезду, уже и не стоило предлагать прогуляться. Наташа бы сразу узнала. У него теперь такие появились планы, такие надежды!