Суворовский алый погон
Шрифт:
И ещё была во дворе одна девчонка, в соседнем доме – Наташа. Она свысока поглядывала на мальчишек, сверстников своих. Говорили, что встречается со старшими ребятами. А между тем все мальчишки во дворе были тайно увлечены ею, хотя выдавали себя только случайно и, спроси о том прямо, ни за что бы не признались.
А как теперь?! Что она теперь скажет? Николай даже зажмурился от предвкушения вот такой встречи, но тут прозвучала команда строиться.
Построили лишь для того, чтобы объявить: пора в училище, время прогулки завершилось. Решили командиры строем назад не вести. Дать возможность
Вся рота потихоньку потянулась по тротуару. Но во втором взводе, уже в пути, произошла небольшая заминка. Когда перешли улицу, ведущую на Екатерининский мост, кстати являющийся одной из главных достопримечательностей города, как-то сами собрались перед входом на стадион. И, не сговариваясь, построились в колонну по три. Чья была инициатива, никто и не обратил внимания, да и не запомнил. Пошли строем в сторону училища, правда, по тротуару. По проезжей части идти так просто нельзя. Суворовец с флажком впереди, да суворовец с флажком сзади быть должны.
Когда миновали мостик через Тьмаку, Володя Корнев, только что догнавший взвод, не нашёл себе места в строю и вышел перед строем, этак залихватски, с удалью подсчитав: «Раз, раз, раз, два, три!»
Конечно, всё это заметили командиры, ну и истолковали по-своему. На следующий день Володя Корнев был назначен заместителем командира взвода.
Так прошла первая прогулка. Она только раздразнила. Теперь оставалось ждать увольнения в город. Главное, на уроках двоек не получить, главное, в наряд с субботы на воскресенье не попасть. Так что много всего главного, чтобы оказаться в списке увольняемых в город, ну и стать счастливым обладателем увольнительной записки.
Глава седьмая
«В увольнение прибыл!»
И вот оно, первое увольнение.
В четверг после обеда заместителей командиров взводов вызвали в канцелярию роты на совещание, а перед началом самоподготовки Володя Корнев объявил:
– Кто хочет в субботу или в воскресенье пойти в увольнение, запишитесь у командиров отделения.
– А можно и на субботу, и на воскресенье? – спросил Григорьев, сын офицера артиллерийской бригады, дислоцировавшейся в Калинине.
Корнев посмотрел в его сторону и сказал:
– Да, можно… В субботу отпустят после генеральной уборки и до двадцати двух двадцати. А в воскресенье сразу после обеда и до двадцати двух.
Он сел за преподавательский стол и поторопил:
– Командиры отделений представьте побыстрее списки. После самоподготовки их нужно сдать офицеру-воспитателю, а он уж передаст командиру роты. Только сразу предупреждаю: у кого есть двойки, даже не записывайтесь. Ну и если, конечно, не объявлены взыскания «неделя неувольнений», «две недели неувольнений», ну и наряды вне очереди.
– А при чём здесь наряды? – спросил Володя Рыговский, ершистый паренёк, который любил задавать каверзные вопросы. – Если объявлена неделя неувольнений, понятно. А наряд есть наряд.
– Отпускать в город будут только тех, кто учился без двоек и дисциплину не нарушал! – ответил
– А тем, у кого в Калинине родители или родственники? – спросил Константинов.
– Ну и что? Что ты хочешь узнать?
– Можно калининцам с ночёвкой?
– Нет, увольнения только в субботу во второй половине дня и в воскресенье во второй половине дня, – пояснил Корнев. – Никому никаких предпочтений. Пожалуйста, записывайтесь и на субботу, и на воскресенье, но никаких ночёвок дома.
Порядки в те годы были значительно более жёсткими, нежели во времена нынешние. Уже в девяностые годы даже москвичей отпускали на сутки, не говоря уже о калининцах.
У командира отделения суворовца Толи Козырева к Константинову претензий не было, не было претензий и у заместителя командира взвода Володи Корнева. Офицер-воспитатель майор Степан Семёнович Соколов посмотрел журнал, бросил взгляд через очки и сказал только:
– Двоек нет, троек – тоже. Так держать. Отпускаю на субботу и на воскресенье.
Уборку в тот день делали особенно споро. В увольнение записались многие. Кто-то просто хотел погулять по улицам или в кино сходить. В училище кинофильмы показывали и в субботу, и в воскресенье, а одно время даже в среду был дополнительный сеанс, но уже как поощрение для тех, кто хорошо успевал по всем предметам и быстро справлялся с учебными заданиями.
На построение все вышли в отглаженных брюках, начищенных до блеска ботинках. В мундирах с золотистыми галунами суворовцы смотрелись как-то очень необычно. Форма старину напоминала. Именно такой она особенно нравилась суворовцам. Сталин приказал установить для суворовцев форму почти полностью повторяющую форму кадет.
Наверное, у каждого суворовца, ну или, во всяком случае, у многих, хранилась либо в дневнике, либо в одном из учебников открытка или вырезка из журнала с изображением знаменитой в ту пору картины Решетникова «Прибыл на каникулы».
Вот он радостный миг – суворовец предстаёт перед домашними уже как настоящий воин и докладывает дедушке, судя по выправке, отставному офицеру, о прибытии. Всё чин по чину, всё точно так, как положено по уставу докладывать командиру в училище.
Константинову конечно же хотелось и в школу свою заглянуть, да только поздно, в субботу в такое время никого не застать, и во дворе погулять с друзьями и особенно с девчонками повидаться, но и по маме, и по сестрёнке соскучился. Какой уж тут выбор? Отпустили в 18.20, а в училище надо быть уже через четыре часа. Да не через четыре, а поменьше – пока дежурному по училище доложишь, пока в роту поднимешься.
Конечно, мама с Георгием Александровичем и с сестрёнкой приезжали в училище, конечно, в форме его видели ещё в день мандатной комиссии и переодевания, которое более походило на перевоплощение. Но уж больше месяца прошло.
И вот Николай отправился по знакомому маршруту из училища домой – по тому маршруту, по которому прошёл 15 августа, только в обратном порядке.
Осень медленно наступала на город. В Горсаду, мимо которого проходил Николай и через который срезал немного свой путь, уже тронула желтизна листву деревьев.