Суворовский алый погон
Шрифт:
В «Кадетах» всё получается так, что увиденное маленьким Сашей Куприным в тогда ещё не кадетском корпусе, а военной гимназии, является пародией на кадетские корпуса. Так ли это? Да, отвлекаясь от сюжета повествования, подтверждаю – действительно так.
И лишь с высоты нашего нынешнего опыта мы в состоянии понять, в чём же дело? Просто мы совсем недавно были свидетелями отчаянных попыток превратить суворовские военные училища в те же пародии, которыми стали в своё время военные гимназии, причём стали не сами по себе и не стараниями командиров и преподавателей, служивших в них, а стараниями тайных врагов России, зараженных разрушительным либерализмом.
Военные гимназии были плодом либеральных реформ военного министра Милютина,
Ну а не так давно разрушителем стал известный всем специалист мебельных дел Сердюков. Он в отличие от Милютина службу в армии (срочную) окончил ефрейтором, а затем, до «удачного поворота судьбы» торговал мебелью, и ни к тактике, ни к оперативному искусству, ни тем боле к стратегии отношения никакого не имел. Ничего не понимал он и в Военном образовании. Недаром, придя к власти в армии, тут же сместил заслуженного боевого генерал-лейтенанта Олега Евгеньевича Смирнова с должности начальника управления Военного образования и назначил туда одну их своих «амазонок». Смирнов окончил Ленинградское суворовское военное училище, Московское высшее общевойсковое командное училище, Военную академию имени М.В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба, в которой впоследствии служил под началом генерала армии Игоря Родионова. Сменившая же его мадам командовала не то детсадом, не то яслями, где едва усидела на должности, а потом сразу по-сердюковски взлетела на такой пост. Сия кичливая амазонка, упивавшаяся властью, начала уничтожение суворовских военных училищ. Суворовцев лишили права участвовать в парадах, офицеров-воспитателей – кадровых военных – убрали из училищ. А тем, кто остался там работать, уже в запасе, запретили ходить в военной форме, чтобы «не травмировать души воспитанников». Прислали «дядек» и «тёток» уборщиками, да и много ещё жутких «чудес» натворили. Словом, смердяковцы калечили суворовские военные училища, как когда-то калечили кадетские корпуса милютинцы. «Амазонка» же собирала непрерывные совещания и оглашала премудрости – мол, кормить в училищах только обедами. Завтракать и ужинать суворовцы и курсанты должны дома. Ей возражали, мол, не все же местные, многие ребята из других городов. «Не брать из других городов, – требовала мадам. – Москвичи пусть учатся в Москве, петербуржцы – в Петербурге и так далее. А если в городе нет училища – «от винта». Опытные, убелённые сединами начальники училищ её не устраивали. Началась чистка. Достаточно сказать, что начальником Московского суворовского военного училища она успела назначить своего приятеля физрука не то детсада, не то яслей, который вылетел как пробка из бутылки, едва Министерство обороны возглавил генерал армии Сергей Шойгу.
Ну а что получилось из милютинской реформы, Куприн описал достаточно подробно в повести «На переломе. (Кадеты)».
Словом, выходит, что действия умного разрушителя столь же опасны, сколь и действия разрушителя безумного.
Я могу сравнить обстановку, ярко и безусловно талантливо описанную Александром Ивановичем Куприным с той, что была в суворовских военных училищах, созданных Сталиным. Точнее, мне легче говорить о той, что сложилась в 60-е годы, когда я был суворовцем Калининского СВУ, и в 90-е годы, когда суворовцем Тверского (в прошлом Калининского
Суворовцы нового набора ничего этого не знали, а слушали лишь рассказы о тех страстях, которые им доведётся испытать уже в ближайшие дни, когда явятся в училище такие вот Грузовы, что описаны Куприным. Быть может, придётся подставлять головы под «маслянки» – удары по голове сначала концом большого пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в кулак.
Наумов стал пугать и какой-то ещё совсем неизвестной ребятам «присягой», заключающейся опять же в жестокостях. Тут уж стали и другие рассказывать понемногу. Просачивались из войск слухи. Собираются, мол, старослужащие и вызывают молодого солдата. «Письма домой пишешь?» А тот и не знает, как правильно отвечать. Наугад говорит: «Пишу!» Приговор «старичка»: десять горячих за перегруз почты. И снова вопрос: «Так пишешь домой или нет?» «Молодой» отвечает: «Не пишу!». И снова приговор: десять горячих за непочтение к родителям».
Ну а десять горячих – это у кого и на что фантазии хватит. Ложку раскаляли и били ею по мягкому месту, а то и кружкой, словом, что под руку попадётся.
Ну что тут сказать? О чём могли подумать ребята, которые только что стали суворовцами? Ведь они вливались уже в учебный поток. В училище было две роты выпускных, две роты предвыпускных и одна рота, в которой учились сверстники суворовцев вновь набранной роты.
Причём все роты были ротами «семилеток», такое название надолго укоренилось в связи с начатыми новыми наборами после восьмого класса на три года. Таких суворовцев меж собой окрестили «трёхлетками».
Вот так. Рота из ста человек, причём ещё не сколоченная, не слившаяся в единый коллектив, оказывалась против пяти рот, прошедших, пусть и не очень жёсткие, но и не снившиеся на гражданке огни и воды.
А Наумов продолжал нагнетать.
– В роте нас трудно достать. Здесь командиры. А вот кто попадёт в санчасть, там держись.
Ну что же, оставалось ждать. А так хорошо всё начиналось…
Глава пятая
Кутузовцы
Разговоры о том, что будет, когда вернутся после каникул в училище суворовцы всех пяти рот, если и не так уж чтоб очень пугали, то, во всяком случае, не придавали оптимизма.
И вот этот день настал. Отпускники собирались в училище с раннего утра. Кто-то прибывал на скором поезде со стороны Ленинграда, кто-то на электричке из Москвы. Меньшее число ребят возвращались в Калинин на автобусах из районных городков и сёл Калининской области.
Они быстро заполнили училищный двор. Доложив о прибытии дежурному по училищу, а затем ответственному офицеру-воспитателю в роте, выходили на улицу, где встречались с друзьями из других рот. Они держались чуть-чуть развязно, насколько это было допустимо в стенах училища, белые гимнастёрки – отутюжены, брюки – заужены.
Суворовцев роты нового набора можно было сразу отличить не только по новенькой, с иголочки и ещё не «севшей» на них, не «влитой» форме, не только по довольно робкому поведению, но и по непомерно широким, почти что морским клёшам. Но у моряков это было шиком, да и то, наверное, в прежние времена. На суворовцах же такие брюки смотрелись довольно нелепо. Но таковы уж правила ношения формы одежды – консерватизм в этом деле зашкаливал.
Придёт время, и будут выпускать брюки уже вполне нормальные, которые даже военным модникам переделывать и ушивать не нужно, но это время ещё должно прийти. Пока же ширина брюк – предмет неустанной борьбы суворовцев с командирами. Одни ушивают брюки при первой возможности, другие наделяют за это неделями неувольнений и нарядами вне очереди.
Впрочем, сравнить воочию суворовцев «бывалых» и новичков было в тот день довольно затруднительно. Не очень-то хотелось мешковатым «трёхлеткам» – другого наименования они ещё не получили – попадаться на глаза этим вот уже заправским кадетам.
Кадетами называли себя суворовцы сами, хотя это и не слишком приветствовалось командирами. А между тем что уж тут криминального?
В Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа 1943 г. «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобождённых от немецкой оккупации» говорилось о создании суворовских военных училищ именно «по типу старых кадетских корпусов», там же определялось, что такие училища «имеют целью подготовить мальчиков к военной службе в офицерском звании и дать им общее среднее образование».