Свадьбы
Шрифт:
Царевич кинулся к батюшке, за руку схватил, трясется. И мужик дрыгается на заборе, вырывается. Утянули бы его за лапоть, да, не жалея головы, нырнул в царев огород бородой. Тотчас на забор вскарабкалась добрая дюжина стрельцов. Бердышами мужика норовят достать, а тот ползет на коленках между грядками и бабьим голосом заливается:
– Государь, защити-и-и!
Михаил Федорович глазами туда-сюда кинулся: кадка с водой рядом. В случае чего, за нее можно встать.
– Остановитесь!
– крикнул.
Замерли.
Стрельцы - петухами
Опамятовался, шапку сдернул.
– Смилуйся, государь-царь-батюшка! Я бы не токмо перед тобой на коленки брякнулся, я бы рылом в землю, коли бы можно!
Трагедия кончилась, начиналась потеха, и государь спросил:
– Отчего ж нельзя?
– Всходы бы не помять, государь. Тут небось травки растут драгоценные, царские.
Михаил Федорович маленько растаял:
– Мне и вправду больно бы стало, коли бы всходы потоптал. Зачем же ты лез, если знал, что здесь царский огород?
– На тебя хотел поглядеть.
Государь нахмурился, а мужичонка, быстро крестясь, затараторил престранную сказку:
– Встану я, рабо божий Емелька, благословясь, пойду я, раб божий, перекрестясь. У синего моря есть-стоит латырь - белый камень. И стану я, раб божий Емелька, на латырь - белый камень…
– Что ты мелешь?!
– вскричал государь, пуще огня боявшийся наговоров.
– Государь-батюшка! Смилуйся! Этой побаске матушка меня научила - от судей да от начальных людей помогает.
– Помогает?
– Прости, государь-батюшка! Сам знаю, божбой правым не будешь, да уж таким уродился - куда, говорят, ии кинется - везде опрокинется. По привычке язык болтает: как понесло, не надобно и весло, выпустишь воробушка, а он вырастет в коровушку.
– Складно говоришь!
– Всяк кулик на своем болоте велик. Меня потому и послали к тебе, великий государь, с челобитием, что на слово я легок. Мол, не все плечами, иное и речами, слово оно не стрела, а к сердцу льнет.
– А сказки ты знаешь?
– спросил вдруг царевич Алексей.
– Сказки-то? Сказок у меня, как снега зимой. Кафтан у меня сер, да ум не волк съел. Поднесешь винца, так и прибудет ума у молодца, дашь пива - наделаю дива, а как дашь водицы - язык к небу прилепится.
– Батюшка, возьми его мне в бахари!
– В глазах наследника нетерпение.
– Возьми, батюшка!
И вдруг за забором опять пошла возня.
– Емеля!
– завопил кто-то сильно и сердито.
– Про что говоришь? Про деревню-то забыл? Рязанские мы! Государь, послушай! Пустеет земля! Все бегут: от податей, правежей, от солдатских кормов, от запасных денег, от ямских отпусков, от вытного да сошного письма…
Слова забулькали и смолкли, человеку затыкали и заткнули рот.
Емеля, потупя глаза, быстро сказал:
– Верно, мы с Иваном вместе шли, да ведь за пчелой пойдешь - до меду дойдешь, за жуком пойдешь - до навозу дойдешь.
Государь промолчал. Было слышно, как стрельцы тащат кричалыцика.
–
– ткнул государь пальцем в Емелю.
– Батюшка!
– испугался царевич,
– А потом к царевичу в бахари определить.
– Батюшка, а того?..
– Кричалыцика милостью царевича отпустите!
– приказал государь стрельцам, все еще сидящим на заборе.
Забор опустел. Емелю увели. Опять стало тихо.
Яблони цвели, небо синело, а день - померк. Ни дня покоя, хоть закрой глаза да беги. Сегодня и в Думе ждет пренеприятное дело: елецкие помещики на крестьян боярина Ивана Никитича Романова горько жалуются, мол, мочи нет от насильства. Мол, от крестьян сильного боярина горе пуще, чем от крымской и ногайской войны.
Пора приструнить больших бояр, обижают помещиков, переманивают крестьян. А попробуй вороти беглого? Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше. К сильным, богатым людям уходят крестьяне. Сыск нужен! По всей России - сыск.
Уже сидя в возке, Михаил Федорович поглядел украдкой на свой любимый сад, на кипящее цветение яблонь и вздохнул.
Возок тронулся, царь положил мягкую свою руку на плечо сына, стесняясь нахлынувшего чувства, приник на мгновение к сыну, ощутил ласковое тепло его маленького тела и успокоился, а успокоившись, задремал. Тотчас явились перед ним картины его свадьбы. Не простой, все ему в жизни падало с неба, и все было так трудно, и за все надо было платить, коли не посулами, так здоровьем. Но Алеша-то вот он, радость, и надежда, и цель жизни. Древо
рода Романовых пустило молодые корпи.
*
Жалобу елецких дворян на крестьян-разбойников боярина Романова Дума выслушала, но никакого решения не приняла.
Думный дьяк Лихачев, получивший от боярина взятку, предложил на рассмотрение Думы дело совершенно неотложное и весьма государственное. В Россию ехали послы немецкого герцога Фридриха принимать большой боевой корабль, который строился на Волге, в Нижнем Новгороде.
Четыре года назад, в 1633 году, Шлезвиг-Голштинский герцог Фридрих пожелал завести в своей столице Фридрихштадте самую выгодную в Европе шелковую торговлю. Шелк выращивали в Персии, а между Европой и Персией лежало огромное русское царство. К русскому царю и направил свое посольство герцог Фридрих.
В 1634 году царь Михаил разрешил немцам торговать с персами, и ради этой торговли в Нижнем Новгороде должно было строить десять больших кораблей с пушками.
Надзор за постройкой кораблей поручили корабельному мастеру шведу Иостену. Все торговые дела по строительству - Гансу Верку, сыну московского служилого немца, и уроженцу Любека, опытному мореходу Кордесу. Этот Кордес хотел, чтобы все делалось, как у него на родине. Он поссорился с мастерами, плотниками, с Верком и воеводой. Склока делу не помощник. И вместо десяти кораблей строился один. Плоскодонный, без киля, с тремя мачтами, со множеством кают, с пушками. В длину он имел 120, в ширину 40 футов и 7 футов осадки.