Свадьбы
Шрифт:
Услышала Надежда - шепчутся. Господи! Русская речь, заслушалась…
– Запомни, меня звали Анной, - говорила одна, - помолись за меня.
А другая отвечала с усмешечкой:
– Чего себя надрываешь? Не помираем, чай.
– Авдотьюшка, не быть нам уже на родине. Пропадем здесь, в басурманах. Надругается какой-нибудь нехристь…
– Бабье дело - терпеть. Мы вон с тобой сколько по рукам ходим, и ничего - не пропали пока. От купца к купцу, и каждый просит за нас не меньше, а больше.
– Опомнись, что ты говоришь-то?
–
– Молчи, Авдотья! Не отрекайся от дома своего.
– Хватит. Спи. Я слово себе дала - вернуться домой. И я вернусь. Спи, сестренка. Нам завтра на торгу по-лебединому, а не по-куриному стоять. Ты запомни: с высокого камня дальше прыгнешь.
О, как же он высок должен быть, камень-горюн, чтоб с него до самого дома скакнуть!
– Авдотьюшка, Авдотьюшка!
– всхлипывая, дрожал тонкий голосок, но та, другая, сильная, не отвечала.
Надежда лежала, не меняя позы, ленивая духом, уставшая от своего прекрасного тела, а под сердцем у нее билось живое, маленькое, нежное, родное. И она не заметила, как и что в ней переменилось, но почуяла вдруг - лицо залито слезами и сама она как пустыня, на которую обрушился ливень.
*
Еще не померкли звезды, еще муэдзины - глашатаи бога на земле - спали сладко, а в покоях Кёзем-султан началась таинственная жизнь.
Быстро одевшись, не причесывая волос, не созывая слуг, вдовствующая султанша, содрогнувшись, вошла под своды комнатного камина, повернула по солнцу медный обруч дымохода, и задняя стенка камина отошла. Кёзем-султан закрыла за собой тайник и узким подземным ходом вышла из дворца. Подземелье вывело ее в небольшой сад возле неприметного дома. Не заходя в дом, Кёзем-султан дернула за шнурок на двери, и тотчас из дома вышли с паланкином заспанные слуги. Кёзем-султан села в паланкин, ударила трижды в ладоши, слуги подняли паланкин и пошли. Эти тоже были немые. Они не задавали вопросов. Для них один удар в ладоши - одна дорога, два удара - другая…
***
У крымского еврея Береки в Истамбуле был свой невольничий сарай. С выдающимся товаром Берека приезжал сам.
Его невольницы красотой уступали одному солнцу, зато они могли сиять в любое время дня и ночи. Они были учены манерам восточным и европейским, они знали турецкий язык, они пели, играли на музыкальных инструментах, они танцевали, они умели говорить сладкие речи, умные речи, смелые речи.
Берека был удачлив в делах, ибо деньги он чуял, как лошадь чует дорогу к дому. Удачливость обернулась несчастьем. В Акмечети за продажу девочек он получил столько палок по пяткам, что правая нога стала у него сохнуть. Теперь он ходил с костылем, но прибыльного дела не бросил. В эту ночь сон не шел к нему. Он оделся в лучшие одежды и с двумя телохранителями-караимами отправился к своему сараю.
Сердце
Берека благословил про себя своего еврейского бога и отворил дверь перед госпожой. Госпожа взяла факел и сделала знак, что хочет войти к невольницам одна.
Вскоре она снова показалась в дверях и поманила Береку. Госпожа указала на тоненькую, хрупкую девушку, доверчиво прижавшуюся к великолепной рослой красавице.
– Это русская!
– испугался Берека, - Она не учена. Русские плохо слушаются…
Госпожа, не отвечая, вышла из сарая, села в паланкин, и уже оттуда к ногам Береки был брошен тяжелый кошелек.
– Девушку доставить в покои Кёзем-султан, - был голос из паланкина.
Берека открыл кошелек и увидал золото.
На невольничьем рынке Надежда стояла возле Авдотьи.
– Я за Нюрку боялась: худа, тонка, слезлива, - говорила Авдотья Надежде, - пропадет, думаю, девка. А вон как вышло… Уж к какому дворцу - не знаю, а только высоко улетела… Я по дури думала: коль велика да здорова, так мне и цены нет… А тебя-то, бедняжку, с брюхом-то… тоже сюда, на торжище, не посовестились.
Надежда молчала. Торг оживал, прибывали покупатели. Появился и Берека. Оглядел свой товар, изумился. Кликнул надсмотрщика.
– Откуда эта?
– ткнул пальцем в Надежду.
– У меня, Береки, лучший, отмепнейший товар. Кто строит козни? Кто портит мою торговлю?
Надсмотрщик наклонился к уху Береки и прошептал:
– Ее притащили ночью. По приказу из Сераля.
– А что мне Сераль!
– зашипел Берека.
– Значит, в Серале мои враги дали кому-то взятку. Моя торговля погибла. О проклятье!
Он поднял костыль, метясь Надежде в живот. Авдотья заслонила ее.
– Ну ты! Прыщ!
– крикнула она по-русски.
Берека отшатнулся, он знал и по-русски. Все московские посольства одалживались у него.
– Взять, скрутить!
Надсмотрщик бросился к Авдотье, но тут заверещал бабьим голосом евнух:
– Почему мне мешают смотреть товар?
Только что шерсть на Береке дыбом стояла, и вмиг шелком льется. Мигнул надсмотрщику, и тот провалился сквозь землю.
– Извольте! У меня лучший товар.
– И глаза на Авдотью: стой, мол, этак, заслони от позора.
Но евнух решительно отстранил красавицу и воззрился на беременную.
– На каком месяце?- спросил евнух.
– На каком месяце, отвечай господину, - пропел Берека.
Надежда молчала. Золотые волосы по груди, бледна, кожа
светится.
– Что же ты молчишь, надо отвечать, когда спрашивают!
– почти уже пел Берека.
– Сколько она стоит?
– Самую малость.
Евнух достал из-за пояса сафьяновый мешочек и уронил. Берека поймал мешочек на лету.
– О господин. Аллах благословит вашу безмерную щедрость…