Свадьбы
Шрифт:
Короче говоря, Элиф подкараулила калфу Мехмеда на улице и спросила его:
– Мехмед, хочешь быть моим мужем на время богомолья?
– Почему бы мне этого не хотеть?
– удивился калфа.
– Но сколько ты хочешь получить за услугу?
– Напоишь меня вином перед дорогой, будешь кормить во время странствия, а по возвращении опять напоишь досыта вином.
– О!
– воскликнула Элиф.
И они отправились в путь, прочитав, как положено, первую суру Корана, первую молитву мусульманина.
“Слава богу, господу миров милостивому,
***
Элиф и Мехмед сели на корабль, отплывающий в Сирию, в город Триполис. Корабль и от малого ветра скрипел, как скрипит старый, рассохшийся дом перед сносом. Палуба выпирала двумя горбами, и очень верилось: двинет хорошая волна под днище - и корабль послушно разломится.
Старость не облагородила посудину. Из трюма несло, как из выгребной ямы. В трюме везли рабов. Хозяин корабля, он же купец и капитан, всю жизнь торговал живым товаром.
На палубе ступить некуда. Здесь разместились бродячие дервиши и неимущие паломники.
На всем корабле только четыре каморки. Одну занимал капитан, другую - трое молчаливых, очень грубых людей. Они были одеты как простолюдины, но повадки у них были солдатские; третью каюту капитан уступил Мехмеду и его жене. В четвертой - чудеса, и только!
– поместился сам великий муфти Хусейн-эфенди, совершавший теперь хадж по повелению султана Мурада.
Хадж, или посещение Мекки, - одна из пяти главных обязанностей мусульманина. Кроме хаджа, правоверный должен уверовать в ислам, совершать молитву пять раз в день, держать пост и ежегодно выделять часть имущества в пользу бедных - закят. От хаджа никто не освобожден, больные и слабые имеют право па замену - бедэль, - но бедэль стоит денег.
Калфа Мехмед, глядя в синие волны, зажимал в кулаке свой толстенький нос, крутил его до боли и боялся проснуться. У него, калфы, - жена, он совершает хадж, и не победняцки, а так же, как сам великий муфти. Правда, у Хусейна-эфенди есть слуга, но у Мехмеда - Элиф, жена Элиф!
Целый день торчал Мехмед на палубе, не решаясь войти в каюту. Но солнце в конце концов утонуло в море, и Мехмед отворил дверь. На него не зашумели. Тогда он вошел в каюту. Молчание. Мехмед затворил за собой дверь и примостился на краю дивана, где, подобрав под себя ноги, сидела Элиф. Лицо ее было закрыто покрывалом.
– Плывем, - решился прошептать калфа.
– Ах!
– ответила Элиф, сбросив с лица покрывало, и Мехмед увидел, что временная жена его прекрасна.
Но ведь если женщина открыла перед мужчиной лицо, значит, этот мужчина - а этим мужчиной был он сам, калфа Мехмед, - значит, он ее муж - ведь ни отцом, ни братом Мехмед Элиф не приходился.
Федор Порошин был на этом же корабле среди паломников-бедняков и дервишей. Перед отплытием с ним говорил какой-то важный турок. Турок спрашивал, откуда урус знает по-турецки, и Федор рассказал, что в Москве служил
Они стояли на берегу, на чужой земле, среди чужих людей, говорящих на непонятном языке. До Истамбула двести фарсахов123, поздно пугаться дальнего пути.
К Мехмеду подошел слуга великого муфти.
– Мой господин приглашает вас идти по снятым местам вместе. Он купил четырех ослов и двоих из них дарит вам.
– О, мы благодарим великого муфти!
– Мой господин просит во время путешествия не называть его ни великим муфти, ни настоящим его именем. Отныне моего господина следует называть Осман-бек.
– Слушаю и повинуюсь, - поклонился Мехмед слуге бывшего Хусейна-эфенди, третьего человека империи.
Хусейн-эфенди, то бишь Осман-бек, пригласил верзилу мужа и верзилу жену с собой, ибо позади четырех осликов на почтительном расстоянии, но и не так чтобы уж очень вдалеке, на осликах же маячили три молчаливых грубых человека; впрочем, за этими тремя шла толпа паломников, и среди них были пятеро и еще Порошин. Этого Хусейн- эфенди не знал.
– Коли мы отправились в хадж, - сказал Осман-бек Мехмеду, - так пусть это будет хадж, замечательный во всех отношениях. Мы посетим не только Мекку и Медину, но и другие святые места. Такое путешествие можно совершить лишь один раз в жизни, так пусть же глаза видят, пусть молодеет душа, стремясь к чистоте младенчества.
Они долго ехали молча. Калфа Мехмед еще не привык к тому, что он совершает хадж с самим великим муфти, а великому муфти теперь, на досуге, было о чем подумать.
– Да, - опять заговорил Осман-бек, - жизпи не хватит, чтобы посетить все святые места; па севере Триполиса лежит город Маарет-эн-Нууман. В древности его правителем был слепец по имени Абу-ала-ал-маари. Он славился мудростью и богатством. Но для себя брал в день полмопа124 хлеба из ячменя. Он был поэтом и сочинил сто тысяч двустиший. Его речи были столь загадочны, что многое из сказанного им люди поняли спустя пятьсот лет.
Осман-бек говорил много, и калфа Мехмед привык к нему. Он спросил:
– А скажите, почтеннейший Осман-бек, почему все мудрые и справедливые правители жили до нас?
– О сын мой!
– улыбнулся Осман-бек.
– Твой вопрос столь простодушен и чист, что, может быть, ни одному из мудрецов, ныне живущих, не найти на него столь же простого и честного ответа. Сам я могу сказать только то, что, если бы мы разуверились в нашем прошлом, наша настоящая жизнь была бы втрое лживей и насильственней.