Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
— Каля. Ой, летели та летели. И теперь в голове шум, — и села к столу, дружелюбно и словоохотливо выспрашивая Алексея, кто он, где работает. В лице ее, манере спрашивать было что-то доброе, располагающее. В больших страдающих глазах светились участие, доверчивость и интерес. — А у нас морозы! Мы сперва в вагончике жили. Оборвет провода ураганом, холодюга. Толик и Саня в шапках спали. Утром прежде всего за нос хватаются, не отмерз ли, — и засмеялась.
Алексей вежливо и принужденно расспрашивал, почему не приехал Саня, о дороге, которую строят братья к нефтяным сибирским
— А-а, учитель, — без удивления проговорил он и грохнул на стол бутылку коньяку. — Антиресная машина «лисапед. Все учишь? Ну-ну. Калька, режь, открывай.
Алексея обидела эта бесцеремонность. Он хотел сказать, что уже не учитель, но ни Кузю, ни его мать не интересовало, кем он стал.
— Ты к нам приезжай. Во житуха! Мы там гроши не считаем, — хвалился Кузя. Он был по-прежнему сухощав, ловко и бесшумно двигался, будто танцевал, на лице, как и раньше, иронично ломались крутые подвижные брови. Но лицо было еще поношеннее, чем прежде, в морщинах. Поперечные складки у губ придавали измученный вид.
Удилище, погогатывая, глядел в рот Толику и обрывал с рукавов пиджака бахрому. В Маринкиных глазах Алексей тоже увидел восхищение братом. Дарья Семеновна, расцветшая, кружилась, показывая обнову — нарядное пальто, радовалась. Никому сейчас не нужен был Алексей.
— Ну, я пойду, у меня дежурство, — соврал он и встал.
— Ну что вы, посидите, — пропела Каля.
— Эдак не годится, — силой посадив Алексея обратно на табурет, сказал Кузя и ловко, не приподнимая бутылку, обвел стопки, наполняя их.
И Алексею пришлось выпить коньяку за прибытие Кузи, чокаться с Удилищем, слушать Калю, как долго они торчали в аэропортах, какие жгучие там стоят морозы и как, несмотря ни на что, нравится ей север.
Наконец Алексей вырвался к вешалке. Накинув полупальто, он взял свой опустевший портфель. Вряд ли кого огорчит он своим уходом. Даже- Маринке теперь он был, пожалуй, не нужен. Когда Алексей спустился до первой лестничной площадки, его догнал Кузин голос:
— Постой, учитель!
Алексей остановился.
Кузя ленивой развалистой походочкой спустился к нему. Следом за Кузей сошел Удилище и дружелюбно, заинтересованно оперся плечом о стену.
Кузя, разглядывая Алексея, заботливо спросил:
— Почему ты не сказал, учитель, что за сестренкой ухлестываешь?
— Кавалер, ядрена, — хохотнул Удилище. В этом слове «кавалер» было столько презрения, что Алексею стало не по себе.
— Так почему же? — шипящим шепотком повторил Кузя, и руки его заходили, ища действия.
Эта сцена чем-то напоминала Алексею ту давнюю встречу у вонючей речки. Неужели Кузя и Удилище не изменились?
Алексей, держа обеими руками портфель, смотрел на Кузю и Удилище, не зная, что сказать. Какое их дело?
Но, видно, все-таки переменился Кузя. Он сунул беспокойные руки в карманы брюк.
— Давай поговорим,
Алексей ждал.
Видно, Кузе хотелось быть умным, доказательным. И вот он, широкий, добрый, еще не распыливший этой скопленной вдали от родных мест доброты и основательности, хотел наставить на путь истинный глупого учителя Рыжова.
— Я вот что думаю, учитель, — с еле заметной угрозой сказал Кузя. — Ты брось сестренке запудривать мозги. Ей-бо, серьезно брось.
— А если я ее люблю? — вскинул Алексей неуверенный взгляд и поправил очки.
— Ха, — издал Удилище восторженный звук. — Все мы молоденьких и красивых любим.
— Это наше дело, — сказал Алексей, стараясь не замечать Удилище.
— А я говорю, отлипни от Мариши, — повторил устало Кузя. — По-хорошему прошу. Ну, девчонка, ну, гад буду, ребенок еще.
На площадку вышли из квартиры Маринка в своей новой кофте и Каля в том же накинутом на плечи платке.
— Вы чего тут? — спросила Каля.
— Ой, Леша, ты уходишь? — удивилась Маринка и взмахнула рукой. — Я тебе позвоню. — Ни в голосе, ни во взгляде Маринки не было тревоги.
— Мы курим, — сказал Удилище, затягиваясь. — Учитель такие хохмы выдает, обхохочешься.
— Калька, сгинь! — скомандовал Кузя. — Видишь, мы курим, — и выдохнул дым. — Вы там сообразите. Мы сейчас.
— Да, мы курим, — подтвердил Алексей, хотя его слегка трясло от воинственного нахальства Кузи, его самоуверенной привычки диктовать свою волю, от идиотского похохатывания Удилища.
Маринка и Каля ушли.
— Так я очень прошу, — вежливо повторил Кузя. — Оставь Маришу.
— Это наше дело, — мрачно ответил Алексей.
— Ну, а если ему по очкам? — услужливо спросил Кузю Славка Куртеев. Начинался «спектакль» перед дракой. Кузя любил поизмываться.
— Нацепил, — скривился Удилище, и его рука описала причудливый контур перед самым носом Рыжова.
— Дурак же ты, — качнул Алексей головой и, взяв портфель в одну руку, направился вниз. Удилище подсек ребром ладони портфель, и тот упал. Алексей знал: наклонишься за портфелем и последует удар в лицо, но он поднял портфель. Удара не было. Кузя драку не начинал.
— Подожди меня там, — показал Кузя Удилищу на верхнюю площадку. Тот нехотя поднялся туда и, поплевывая, смотрел на них.
Долго длилось молчание. Алексей ждал. Ему непонятно было, почему Кузя отослал наверх своего приятеля, почему молчит.
— Ты знаешь, — наконец, выдавил из себя Кузя. — Ты знаешь, как у меня все шло вкривь и вкось. Из ремеслухи в колонию.
Кузя поморщился, покрутил головой.
— Представляю, — из вежливости проговорил Алексей.
— Представляешь, — с упреком передразнил Кузя. — А у меня все тут, — и хлопнул себя по затылку. — Так вот, я не хочу, чтоб у нее, у сестренки моей, — у Мариши все наперекос пошло. Ты понимаешь? — лицо Кузи с крутыми бровями придвинулось к глазам Алексея. — Я не хочу. Я за нее горло перегрызу. — Кузя рванул рубаху, горошком запрыгала по ступенькам белая пуговка. — Гад буду, перегрызу. Не хочу, чтоб она…