Сверху
Шрифт:
– Никаких фантазий. Нам Сергей Владиленович показывал три фотографии изначальной Москвы.
– А откуда он их взял? – удивилась мама, одобрительно качая головой при виде свежих пятёрок. – Я не знала, что такие вообще есть.
– Не знаю, – Миша пожал плечами.
Мама вышла из комнаты, и он продолжил учёбу. Но теперь его мысли то и дело возвращались к маминой фразе. А ведь и правда – откуда могли взяться фотографии первой Москвы? Она ведь была разрушена задолго до изобретения фотографии… Вот же чудно. Но как такое может быть?
Тут он встал и направился к отцу, который сидел возле домашнего компьютера
– Пап, а разве могут существовать фотографии изначальной Москвы?
– Что?! – отцовы густые брови полезли на лоб от удивления. – Не могут, конечно.
– А если я их видел?
– Ты видел такие фотографии? – тот удивился ещё сильнее.
Миша просто кивнул.
– А кто тебе их показывал?
– Наш преподаватель географии.
– Нет, такое в принципе невозможно, – категорично заявил отец, мотая головой. – Когда наш народ оставил изначальную Москву, искусство фотографии ещё не было изобретено. Мы знаем о том, как она выглядела, только по летописям, которые удалось сохранить только благодаря тому, что они передавались из уст в уста, как говорится. Так что это в любом случае искусная подделка, не более. Просто чьи-то фантазии. Не бери в голову.
Отец снова углубился в чтение газеты, а Миша вернулся в свою комнату. Он быстро доучил последний абзац и поставил планшет на зарядку.
– Вот же твари! – вдруг воскликнул отец, и Миша от неожиданности подскочил на месте.
– Тише! Опять плохое слово! – шикнула мама. – Что случилось?
Миша на цыпочках подкрался к двери и застыл, напрягая слух до предела.
– Группа боевиков снизу снова попыталась забраться на гору в районе Лондона, чтобы проникнуть на нашу землю, – горячо зашептал папа, а Миша похолодел от такой шокирующей новости, замерев у выхода из комнаты. – У них с собой были бомбы, чтобы осуществить взрыв лондонской дамбы!
– Какой кошмар! – воскликнула мама в испуге, и Миша тут же представил её бледное взволнованное лицо. – Гриша, ну почему даже сейчас они не хотят оставить нас в покое?! Ведь они и так отобрали у нас всё, что мы имели! Даже нашу родную землю! Их поймали?
– Их расстреляли, – успокоил её отец. – Наши доблестные пограничники вовремя заметили их и расстреляли. Всех до единого…
Дальше они принялись шептаться, а Миша юркнул обратно в комнату, испытывая жгучий стыд за своё подслушивание. Он сел на узкую жёсткую кровать и попытался успокоиться. Но от услышанного сердце против воли билось чаще обычного. Ещё бы – опять снизу им напомнили о том, что даже сейчас их Родина остаётся в опасности. Угроза сохраняется, и гражданам страны не стоит расслабляться и прохлаждаться!
Чтобы закрепить свой патриотический порыв, Миша бросился на пол и старательно отжался двадцать раз, хотя усталость всё больше брала своё. Последнее отжимание он совершил сквозь боль рвущихся мышечных волокон. Но зато мальчика переполняла гордость, что он не занимается преступным отдыхом, а готовится защищать любимую страну, если потребуется.
– Хоть сейчас! – порывисто прошептал Миша, прижав правую руку к сердцу и с ненавистью глядя куда-то вдаль, где коварные вероломные враги готовили очередные козни.
Только после этого он позволили себе
Ложась спать, он представлял себе орду жестоких грязных захватчиков, карабкающихся по дамбе из чёрной бездонной пропасти.
30 февраля
Утром Миша вскочил с кровати на десять минут раньше будильника. Ему не терпелось начать новый день, потому что сегодня можно было сделать много нужного и полезного.
Он на цыпочках проскользнул в ванную комнату и умылся холодной водой, слегка касаясь ладонью куска мыла. Вода освежила его и придала бодрости.
Фыркая и глотая воду, Миша приказывал самому себе наконец-то набраться смелости и сделать Нине предложение. Он буквально накачивал себя решимостью, вспоминая золотистые волосы и хитрые зелёные глаза, которые могли достаться кому-то другому.
Миша уже заканчивал одеваться, когда по сигналу домашнего компьютера проснулись и остальные домочадцы. В квартире разом стало шумно и суетно. Маша завизжала и начала спорить со старшей сестрой за право первой попасть в ванную. В итоге обе получили от отца строгий выговор и замолчали.
Зябко кутаясь в халат, мама вошла к Мише и одобрительно отнеслась к тому, что он уже оказался готов. Она протянула ему выглаженный паром пионерский галстук, ещё тёплый.
– А мне вот всегда было интересно, – пробормотал Миша, завязывая галстук на шее. – Почему они именно красные? Почему не синие или зелёные?
– Это тебе папа лучше объяснит, – мама как-то смутилась и быстро вышла из комнаты, напоследок бросив на сына странный взгляд.
– Вода опять не утекает! – послышался из ванной раздосадованный голос Тамары.
– Наверно, труба забилась, – вздохнул отец, как раз проходя мимо комнаты Миши. – Придётся всё же вызвать вечером сантехника.
– Все завтракать! Быстро! – позвала мама, хлопая дверцей приёмного отделения.
– У меня планшет после зарядки завис! – обиженно сообщила Маша. – Я в школу не иду!
– Хватит хитрить! – строго отреагировала мама. – Ты почему до сих пор не в форме?! И почему Тамара не сделала тебя косу?
– Я себе-то не успеваю! – тут же отозвалась старшая сестра, выскакивая в коридор в халате и мокром полотенце, обёрнутом вокруг головы.
– Опять сырники и омлет! – возмутился отец. – Сколько можно?!
– У них что-то там с мясным оборудованием, – извиняющимся тоном пояснила мама, словно в этом была её вина. – И каши третий день не варят.
– Машка, ты зачем измяла мою юбку! – закричала Тамара.
Миша стоял на пороге своей комнаты и с лёгкой улыбкой слушал, как члены семьи бурно и эмоционально общаются. Он любил такие повседневные моменты, потому что они и составляли суть семейной жизни.
Наконец все собрались за кухонным столом. Мама раздала контейнеры с завтраком, отругала Машу за помятую юбку сестры, отчитала Тамару за слишком длительные сборы и напомнила Мише о том, что вечером ему предстоит навестить бабушку в доме престарелых. Пришлось ему приложить усилия, чтобы подавить тяжёлый вздох и молча кивнуть, потому что отлынивать от этой щекотливой социальной миссии означало не уважать старость и не почитать истоки народа.