Сверху
Шрифт:
– Я… да… я готов… – мальчик закашлялся.
– Я предлагаю создать торговую сценку, это будет и забавно, и интересно. Будешь продавать мне горшок для мёда, а я буду привередничать, – Нина приняла от работницы гардероба элегантный ярко-жёлтый дождевик и придирчиво сжала губы, видя пятно на обшлаге правого рукава.
– Да, можно… да, – проблеял Миша, злясь
– Слушай, на уроках тебя хлебом не корми, дай только языком почесать, – усмехнулась она, глядя на него с заметной издёвкой. – А сейчас как будто язык откусил. Или как будто засунул его себе в жо…
– Нельзя такое говорить! – он поспешно огляделся, чтобы убедиться, что их не услышал никто из учителей. Ещё не хватало, чтобы его потом распинали на пионерском собрании.
– А ты всегда делаешь только то, что можно, да, послушный мальчик? – её едкий сарказм мог бы растворить кусок металла.
– Мне к бабушке надо сейчас! – выпалил он, чтобы переменить тему.
– В «Сиреневые дали»? – Нина с пониманием кивнула, попутно застёгивая молнию дождевика и накидывая капюшон на голову. – Внучачий долг, что ж, понимаю. Во сколько освободишься?
– Бабушка хочет, чтобы я проводил с ней хотя бы час.
Она посмотрела на наручные часы.
– Так, ну давай, неси ей пирожочки, а к пяти часам тогда к нам и подходи. Жёлтый дом возле министерства. Позанимаемся с тобой… чем-нибудь интересным.
Девочка лукаво улыбнулась, а потом и вовсе рассмеялась, когда новая порция краски бросилась ему в лицо.
Он так и стоял и смотрел ей вслед как болван. И опять не пригласил!
– Да твою ж дивизию! – воскликнул он отцовскую фразу, которую тот издавал, когда у него что-то не получалось.
Миша выскочил под дождь в распахнутом дождевике и тут же об этом пожалел. Застёгивая на ходу молнию, он накрыл волосы капюшоном и просунул руку во вторую лямку рюкзака. Оставалось только радоваться, что тот был непромокаемым, и планшету ничего не грозило.
Дорожки школьного сада покрывала вода, так что шагать приходилось аккуратно, чтобы не замочить ботинки. Школьный разнорабочий Фёдор как раз стоял на коленях возле открытого люка канализации и смачно ругался. Из люка, заполненного водой, торчал конец стального троса, которым Фёдор, видимо, пытался прочистить засор, не дающий воде уходить в систему слива.
Миша вышел на проспект и замер в раздумьях. С одной стороны, следовало поберечь деньги, отпущенные на проезд, можно было бы дойти и пешком. Но с другой стороны, этак он до самого вечера провозится. А ему же ещё и к Нине идти!
Оправдывая себя тем, что ливень слишком уж сильный, и ноги непременно промокнут по колено, Миша дошагал до остановки. Несколько девочек, ожидающих автобус, прыснули со смеху, и он против воли покраснел. Чувствуя, как горят от стыда щёки и уши, Миша надвинул капюшон на лицо и отвернулся.
Пришлось ждать целых десять минут, и всё это время девочки хихикали и шутили на тему слабых мужчин, которые не могут дойти до дома пешком. Ему хотелось пояснить, что в его распоряжении очень мало времени, но Миша сдерживал себя. Пусть думают, что хотят. Наконец показался автобус, и Миша обрадовался, что мучения окончены.
Но не тут-то было, ему пришлось ещё целых три квартала краснеть, стискивать зубы и выслушивать обидные истории про мальчишек, которые в какой-то момент дали слабину и повели себя не по-пионерски. Возможно, что-то было правдой, а что-то придумывалось на ходу, чтобы уязвить его самолюбие.
Миша как ошпаренный выскочил из автобуса на пересечении проспекта с Лесной улицей. Дальше по-любому нужно было идти пешком, потому что по поперечным улицам общественный транспорт не ходил.
Если когда-то в этом месте и рос лес, то сейчас на узкой прямой улице не виднелось ни одного растения. Да оно и понятно, корням деревьев нужно пространство, а на большинстве улиц и ромашке-то не прорасти, кругом сплошной бетон и асфальт. Жизнь в горах на ограниченном пространстве диктовала свои условия.
Конец ознакомительного фрагмента.