«Свет ты наш, Верховина…»
Шрифт:
— Хочешь, я Матлаха убью? — внезапно спросил Семен. — Чего испугался? Слепней же бьют, чтобы они крови не сосали? Бьют… А вчера здесь Горуля был.
— Что он здесь делал? — встрепенулся я.
— Он? Гостил, — хитро подмигнул Семен. — Он теперь по всей Верховине в гости ходит. Придет, с людьми поговорит, газету почитает… — И вдруг, точно потеряв, как бывает с охмелевшими людьми, нить своей мысли, попросил: — Давай запоем что-нибудь, Иванку. — И, не дожидаясь ответа, затянул негромко:
Верховино, свитку ты наш, Гей,Я стал вторить ему, прикрыв глаза.
На пастбище я собирался пробыть до следующего дня, но перед самым вечером неожиданно, как всегда, нагрянул Матлах и, узнав, что я здесь, потеснился на своей тележке и увез меня с собой. Целый день гулял Матлах на свадьбе у сына сельского старосты из Верецков и теперь был весел, оживлен, и от него разило вином.
Надвигались сумерки. Дорога была витая, горная, с резкими поворотами, но, несмотря на это, Матлах то и дело покрикивал на кучера:
— Шибче! Не с похорон, слава богови, едем!
Кучер подстегивал и без того резвых коней, и кони несли тележку с такой быстротой, что дух захватывало.
— Э, и свадьба была, пане Белинец! — сказал Матлах, хватаясь на повороте за колеса притороченного к задку кресла, которое он постоянно возил с собой. — Красно погуляли! — И, дохнув на меня винным перегаром, вдруг спросил: — А вашу когда играть будем? Чув, добрую дивчину нашли себе? Да у вас чтось с ее батьком, старым Лембеем, не выходит?
— От кого вы это слыхали? — спросил я, неприятно удивленный такой осведомленностью Матлаха.
— Чув, чув, — проговорил Матлах, — не все ли равно от кого? Ну, пан превелебный Новак — мой знакомый, он и говорил… А может, сбрехнул святой отец?
— Нет, — вынужденно признался я, — это правда.
Матлах откинулся назад и усмехнулся.
— Э-э-э, и дурной ваш Лембей, матери его черт! Гроши у моего, матлаховского, инженера подсчитывать! Виданное ли это дело! Да мы старого дурня со всеми потрохами можем купить! — взмахнул руками Матлах. — И купим! Я своего инженера в обиду не дам. Что тому Лембею понадобилось? — Он нагнулся ко мне и заговорщицки подмигнул: — Говорите, пане Белинец, что ему понадобилось, хижа? Поставим хижу! Выбирайте участок, зовите мастеров. Батя вон своим инженерам дома в Злине ставит. А я что, не могу, по-вашему? Батя — в Злине, а я — в Ужгороде!
Спьяну Матлах расхвастался безудержно. Речь его становилась все бессвязней. Наконец голова его свесилась набок, и он захрапел.
На следующий день, протрезвившись, Матлах позвал меня к себе.
— Седайте, пане Белинец, — сказал он, — будем ваше дело до конца решать.
— Мое? — удивился я. — О каком деле вы говорите?
— О вчерашнем.
Я продолжал недоумевать: ничего, кроме пьяного бахвальства, не приходило мне на память.
Матлах самодовольно рассмеялся.
— Я пьяный был — да помню, а вы трезвый — и забыли… Ну ладно. — Он перестал смеяться. — Я того дозволить не могу, чтобы у моего инженера свое дело не ладилось. Зря вы мне сами сразу не сказали, нехорошо. Уж если я вам не помогу, своему человеку, от кого тогда помощи ждать?.. Так вот слухайте. Со старым Лембеем я сам поговорю, как в Ужгород приеду, а дом будем строить,
Все это было совершенно неожиданно. И хотя помощь, предложенная Матлахом, уничтожала теперь все препятствия на пути к нашему с Ружаной семейному счастью, я принял эту помощь без всякой радости. Я понимал, что Матлах стремится привязать меня к себе, приобрести в собственность, так же как приобретает он в собственность дорогой рабочий скот. Было что-то мучительное, пугающее в этой липкой паутине зависимости от чужой, ненавистной воли.
28
«Все для счастья!
Добротно, модерно, быстро!
Англичане говорят:
«Мой дом — моя крепость».
Мы согласны с англичанами.
Все призрачно и обманчиво в мире, господа: успех, политика, предприятие; вечно лишь одно — стремление человека к покою и благоустроенному гнезду. Здесь он находит забвение и отдых в кругу своей семьи; здесь ему ничего не мешает быть самим собой. Рушатся государства, уходят в отставку правительства — вам нет до этого дела. У вас свой дом, своя крепость.
Господа адвокаты, врачи, профессора гимназий, все желающие! Строительная контора братьев Колена, Ужгород, всегда к вашим услугам.
Наимодернейшая архитектура и планировка! Наилучшее оборудование!»
Адвокаты, врачи, профессора гимназий, инженеры находили в своих ящиках для писем эти отпечатанные на меловой бумаге, иллюстрированные проспекты.
И мы с Ружаной перелистываем страницы проспекта услужливых братьев Колена, после того как в нотариальной конторе скрепили заключенное между мной и Матлахом соглашение.
А Ружана словно преобразилась: из молчаливой, замкнутой, какой была последнее время даже со мной, вдруг сделалась она общительной, деятельной и какой-то важно-озабоченной. Она, видимо, искренне была убеждена, что путь к нашему счастью и в самом деле лежал через строительную контору братьев Колена.
Я уступил Ружане право выбирать план дома по ее вкусу. Она сама вела переговоры о земельном участке, договаривалась с конторой о постройке. Действовала она энергично; почувствовав скорое избавление от домашнего гнета, Ружана стремилась изо всех сил приблизить этот счастливый миг. Одно только огорчало и даже злило ее: мое безразличное, а иногда даже неприязненное отношение ко всему, что касалось постройки дома.
Первым, по настоянию Ружаны, в день закладки фундамента границу участка переступил пан превелебный Новак.
С месяц тому назад Новак возвратился из поездки в Рим, где он, как говорили, был милостиво принят самим святейшим папой и получил от него благословение. Это последнее обстоятельство еще больше возвысило пана превелебного в глазах его прихожан, хотя никто из них не знал, на что именно благословил Новака святейший.
Шурша сутаной, худой, сутулый Новак медленно обошел вырытый котлован, творя на каждом углу молитву. За паном превелебным Сабо катил в кресле на колесах Матлаха. За ними шла Ружана, я, старый Лембей, успевший где-то выпить Чонка с женой и несколько приглашенных.