Свет в ночи
Шрифт:
Лайтнинг снова ощутила холодный металл на его запястье. Рука Ноктиса, задирая майку, начала ощупывать её ребра, неумолимо приближаясь к груди… Фэррон не выдержала и наконец оторвалась от его губ.
– Ноктис,- прошептала она, сильно жмурясь, так пытаясь выдавить из головы это наваждение.
Хрипловатый, настойчивый голос, произносящий его имя… Наверное, это то единственное, что сын короля мог услышать с утра, чтобы вечно скверное настроение спросонья исчезло. На секунду принцу показалось, что его глаза просветлели до предела, он сейчас, наверно, мог ими ослепить кого угодно. Принц, почти сбегая
– Ноктис, - твёрже повторила Клэр, выгибая спину излишне резко.- По…
– Тсс… тише-тише, - прошептал он на самое ухо, мягко удерживая Лайтнинг на месте.
Она жмурилась, видя белые искры перед глазами. Такой спокойный, уверенный в себе голос, голос Ноктиса, всегда заставляющий её краснеть и желать его обладателя, несправедливый и обманывающий. Ноктис как будто издевался над ней: успокаивал, утешал, направлял этим мягким, бархатистым голосом, пока его рука неумолимо двигалась вниз. И вот он проскользнул под ткань нижнего белья, вначале бережно обводя изгибы, затем уходя все глубже…
По глазам как будто ударила вспышка, Лайтнинг выгнулась, словно ожидая боли, и сжала колени. Каэлум оторвался от неё и убрал руку. Пылая, Клэр залепила Ноктису жгучую пощёчину и выскользнула из объятий на дальний край кровати.
Принц чуть с ядом не прошипел: «Твою ж мать, что в этот раз?!» Он упал лицом в подушку, как назло насквозь пропитанную её сладким, сводящим с ума запахом. Ноктис опять бессильно гадал, что не так сделал, хотелось удавиться этой чертовой простынёю. Он повернул голову, смотря в направлении Клэр, только сейчас понимая, что его рука бессознательно держала край белой майки, так откровенно выдавая его жгучее желание не отпускать её. А она сидела спиной к нему, вся тонкая, светлая и полупрозрачная в лучах яркого солнца, даже злость таяла.
– Ты… - Ноктис начал говорить, Лайтнинг слегка повернулась, показывая ему пунцовую щёку, лопатки её ходили в возбужденном дыхании. Ноктис не стал продолжать свой вопрос, внезапно понимая, что ответ и так очевиден. Очевиден по её нездоровой дрожи и смущенному румянцу… Только последний идиот, ослепленный своим самолюбием, не мог понять этого до сих пор, почувствовать, догадаться раньше, насколько она чиста, только такой кретин, как он. Сколько всего теперь вставало на свои места, её невинное смущение и протесты на любое его прикосновение. Конечно, Его светлая Клэр должна быть только такой, и он должен быть у неё первым и единственным.
Лайтнинг, не услышав продолжения фразы Ноктиса, тоже всё поняла и, словно пойманная на вранье чуть не задохнулась от смущения, съежилась и озлобилась. Она наконец в полной мере почувствовала себя голой перед чужими глазами. Фактически, так оно и было бы, если не последний оплот её целомудрия – бельевая майка. Захотелось отдернуть его руки от себя, не дать больше прикасаться к себе…
Она резко попыталась подняться, но почувствовала, что не может. Повернувшись, Клэр поняла, что Ноктис не желает отпускать её одежду, и Лайтнинг увидела то, что болталось на его запястье и царапало кожу — её часы-передатчик…
Их вид вызвал в ней массу ярких чувств, усиливавших её желание сейчас рвать и метать.
Лайтнин зацепилась пальцами за часы и потянула, стягивая с себя его руку. Ноктис сжал губы - вот сейчас она уйдет, оставив его, заставляя снова ненавидеть. Но Лайтнинг лишь развернулась и строго посмотрела на Каэлума, тонкие пальцы не отпускали браслет часов.
– Это мои часы, - сказала она, насупившись, даже как-то наивно. Как же ей шло, когда она так искренне злилась на него.
Ноктис промолчал, лишь улыбнулся той самой улыбкой, которая приводила Лайтнинг в смятение. Теплое осознание, что Клэр не сбежит от него, что их объединяет нечто большее, что их вообще что-то держит вместе, заставляло его лицо просветлеть. Не обращая внимания на её злость, он неторопливо, даже с оттенком наглости повернулся, откинулся на локти и наклонил голову, прищурив глаза. Лайтнин теперь пришлось потянуться за его рукой, чтобы снять браслет. Принц без усилия перехватил её ладонь и, сжимая, приблизил к своим губам, поцеловал пальцы.
– Пусть пока побудут у меня, ничего с ними не случится,- спокойно сообщил Ноктис.
Лайтнинг с досадой почувствовала, что ей захотелось ещё сильнее выгнуть спину, подаваясь вперёд - ближе к его лицу. Каэлум явно специально отстранился, чтобы заставить её это сделать. Клэр показалось, что она сейчас закипит - для Ноктиса это всего-лишь игра, тешащая его дурной нрав, и он даже не понимает истинного назначения этой вещи. Но устраивать ему скандал Лайт не желала, помня, что на этого человека они не действуют, лишь усиливают проявления его тяжелого характера. Поэтому, вернув спокойствие своему дыханию, Фэррон холодным тоном учителя сказала:
– Они очень важны для меня…
– Я буду очень аккуратен,- сказал Ноктис и, как будто закрепляя обещание, ещё раз коснулся губами её руки. При этом он выжидательное смотрел Клэр в глаза.
Принц никогда бы не признался, но ему до чертиков нравилось ощущать на запястье тяжесть металла и думать о том, что эта вещь принадлежит Лайтнинг, думать о Его Клэр, смотря на мерцающий зелёный огонек.
Фэррон, раздираемая внешним спокойствием и внутреннем праведным гневом, поняла, что не сможет их ни забрать, ни отобрать – Ноктис не даст, лишь будет любоваться, как она старается. Такого удовольствия она не желала ему доставлять, Лайтнинг неожиданно застегнула часы на руке принца, чтобы браслет больше не болтался, так демонстрируя, что не намерена поддаваться его играм, и ставя в этой странной для неё ситуации точку.
Ноктис всё же самодовольно улыбался, наблюдая за тем, как Лайтнинг это делала. Просто выглядела она при этом потрясающе, спокойная и послушная, по-кошачьи мягкая и осторожная в движениях. Закончив, Клэр сверкнула мстительным взглядом:
– Кто такая Стелла?
– спросила Клэр.
Ноктис отпустил её ладонь и стер с лица улыбку. Лайтнин заметила, что он побледнел.
Клэр не упустит шанса отомстить ему за любой его промах, ставя на место. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но остановился, словно передумал, и надменно изогнул губы.