Свет в оазисе
Шрифт:
Он никогда не думал, что сможет испытывать влечение к женщине, которая старше его на двадцать один год. А то, что она мать его друга, только усугубляло странность его переживания.
Алонсо решил, что, вместо того, чтобы отвечать хозяйке замка любезностью, лучше перевести разговор на безопасную тему, то есть, конечно, на музыку.
– Не будет ли дерзостью с моей стороны, - спросил он, - если я попрошу вас сыграть мне что-нибудь из ваших сочинений? Я не знал до вас ни одного композитора.
– Ну что ж, почему бы не сыграть? Извольте.
Росарио кивнула в сторону кресла, стоявшего возле дивана
– Это небольшое рондо, произведение с круговой структурой, - объяснила Росарио.
Она встала перед клавиатурой, очень прямая, в круге света, падавшем от высоких стрельчатых витражных окон, и некоторое время смотрела вдаль, словно настраивая в себе какие-то внутренние струны.
Затем уверенно положила на клавиши обе руки, и вдруг из-под них во все стороны брызнули потоки переливчатого серебра, сразу затопив все пространство.
Или, быть может, это был табун серебряных лошадей с развевающимися гривами и хвостами, мчавшихся в разные стороны на предельной скорости.
Потом этот образ исчез, и Алонсо почувствовал, что тонет в лавине звуков. Инстинктивно сопротивляясь, он сосредоточил внимание на главной теме, даже попытался ее мысленно повторять. Она была стремительной, но не настолько, как вторая и третья, заполнявшие ажурными арабесками все пространство между звуками основной партии. И еще присутствовал низкий четвертый голос, мерно отбивавший какой-то вековечный, никуда и никогда не торопящийся ритм мира.
Музыка ветвилась, усложнялась, упрощалась, змеилась, хороводила вокруг Алонсо, повторялась циклично, оправдывая свое круговое название, настойчиво увлекая слушателя куда-то вдаль, но не открывая ему, куда именно. Алонсо заметил, что ноги и руки его ходят ходуном в ритм одной из четырех мелодий, которая в этот момент казалась ему главной.
Там, в круге света, стояла повелительница этого буйства. И была она сейчас моложе, вдохновеннее и ярче, чем сотни девушек из медальонов.
Игра оборвалась так же резко, как началась. Гостю потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы прийти в себя и прекратить мысленный диалог с хрустальными голосами.
Алонсо пораженно поднял глаза на Росарио. А он еще считал музыку безопасной темой!
В этот день разговор свободно перескакивал с темы на тему, и они так и не коснулись вопроса о сходстве и различиях между сном и явью.
***
Консуэло прижалась к Алонсо, проведя ладонью по его спине. Он сразу узнал приглашающую интонацию этого движения. Вскоре они оказались на ложе любви в комнате под лестницей. Но в этот раз никакие взаимные ухищрения так и не разожгли в нем огня страсти. Консуэло один раз часто задышала, но тут же угасла, чувствуя, как Алонсо тщетно борется с внутренним сопротивлением.
– Ты не обязан себя заставлять, - сказала Консуэло, положив голову ему на грудь.
– Невозможно быть всегда настроенным на телесную близость.
– Ты не обижаешься?
– спросил он робко.
– Разве у меня есть причина для обиды?
– Конечно, нет. Дело совсем не в тебе.
– В ком же?
– Алонсо услышал улыбку в ее голосе.
Он не ответил. Консуэло села напротив него, с интересом уставившись ему в лицо.
– Ты полюбил ее?
– внезапно спросила она.
– Что?
– Алонсо почувствовал, что глупеет.
– Ты полюбил ее, и это тебе мешает быть со мной в постели, верно?
– пояснила Консуэло.
– Не знаю, - пробормотал он.
– В таком случае, знаю я, - изрекла Консуэло.
– Потому что ты даже не спросил, кого я имею в виду. А это для меня и есть доказательство того, что ты ее полюбил!
Алонсо вздохнул.
– Да, я понимаю, про кого ты говоришь, - признался он.
– Но разве люди влюбляются в тех, кто старше их на двадцать с лишним лет? Разве можно полюбить мать своего друга? Это же безумие!
Он тоже сел.
– Ты слишком мало знаешь людей, если считаешь, что для их чувств существуют такие преграды, - голос у Консуэло был нежный и немного печальный.
– Люди влюбляются в кого угодно и во что угодно.
Эта фраза почему-то рассмешила Алонсо.
– Хорошо, что ты не обижаешься, - проговорил он.
– Я не только не обижаюсь. Я рада за тебя. А она тебя любит?
Алонсо пожал плечами.
– Не знаю. Вряд ли она даже думает о такой возможности. Это ведь я сумасшедший. Она-то нормальный человек.
– Из того, что ты о ней говорил раньше, я заключила, что она человек весьма незаурядный. Теперь ты противоречишь себе, называя ее "нормальной".
Алонсо улыбнулся.
– Я за тебя рада, - повторила Консуэло.
– Может быть, и я когда-нибудь встречу свою любовь...
– Неужели ты этого хочешь?!
– он был безмерно удивлен.
– Мне всегда казалось, что для тебя свобода важнее всего.
– Молодость не вечна, - медленно произнесла Консуэло, глядя куда-то мимо собеседника.
– Когда-нибудь вокруг меня больше не будет поклонников. А быть одной не хочется. Вообще-то, Алонсо, я сама не знаю, чего я хочу. Давай, не будем об этом, ладно?
–
Глава 12
–
Но, узнанные, торопясь отречься
От лиц своих, спешите вы туда,
Где произносят гибельные речи
И вянут венценосные года.
Бланш Ла-Сурс
Странность некоторых помещений состояла в том, что за отделявшими их от берега стенами не было слышно постоянного, немолчного, вечно изменчивого шума моря. И тогда по внезапно наступившей тишине вошедший вдруг понимал, что еще мгновение назад в его ушах раздавался этот звук. Гул прибоя всегда был настолько близок, настолько вездесущ, что люди, находившиеся здесь уже более четырех месяцев, порой переставали воспринимать его, осознавая его присутствие лишь тогда, когда он вдруг исчезал.