Свет в оазисе
Шрифт:
Гонсало подбежал к Мануэлю, когда саламанкский идальго отпирал засов тюрьмы, специально предусмотренной при строительстве форта. Это был коридор с несколькими комнатами, в дверях которых на уровне глаз были небольшие окошки.
– Капитан сказал, что астурийцев надо отделить от южан, - сообщил Гонсало.
Мануэль кивнул. Он и сам собирался так поступить.
Пять человек по его приказу вошли в камеру, и он захлопнул за ними дверь.
Четверых андалусцев, среди которых был и Хуан Морсильо, ранней весной отравившийся юккой, отвели в камеру в противоположном
У всех арестованных предварительно отобрали оружие и награбленные у индейцев вещи.
Еще один южанин - Хакомо Урминга из Палоса - лежал, убитый пистолетной пулей, за воротами форта.
Его похоронили ближе к лесу, прочитав над ним короткую молитву.
После похорон Мануэль проходил мимо Араны, который шел в окружении двух своих лейтенантов.
– Дон Диего, - убеждал его Гутьеррес, - астурийцы принесли с собой в форт немало золотых украшений. Я думаю, надо выяснить, заплатили ли они туземцам. Если нет, то необходимо предложить Гуаканагари обычную в таких случаях оплату. Индейцы охотно берут за золото бусы и прочие побрякушки из стекла. Но золото возвращать им нельзя - это противоречило бы указаниям адмирала. Что же касается женщин, то их надо вернуть в селения как можно скорее!
– Сначала разберемся с убийством Хакомо, - мрачно отрезал Арана.
– И я буду не я, если не вздерну негодяя, спустившего курок! Все остальные вопросы будем решать позже.
Увидев, что капитан форта не расположен к разговору, Гутьеррес замолчал.
Ночью, охраняя тюрьму, Мануэль мерил шагами коридор, прислушиваясь к надрывному вою ветра и размышляя о том, что свою жажду приключений за последний год он, похоже, утолил сполна. Осада Гранады, бескрайний океан, противостояния между командой и адмиралом на корабле, крушение "Санта-Марии", конфликты в форте и чувство отрезанности от всего мира на беззащитном перед ураганами острове - все это Мануэль с удовольствием поменял бы теперь на спокойную, размеренную жизнь, которую прежде называл скучной.
Мануэль вдруг остро осознал, насколько ему не хватает домашнего очага, женской ласки, общения с матушкой, разговоров с интересными и образованными людьми и, конечно же, музыки. Не пения ветра, а музыки, сотворенной человеком! Он готов был отдать все золото Индии, если бы имел его, за простую флейту, не говоря уже о виуэле!
Еще Мануэлю очень недоставало верховой езды. И даже просто общения с лошадью - преданным, могучим, выносливым и доверчивым животным.
– Дон Мануэль, - донесся приглушенный голос из камеры, где находились астурийцы.
Саламанкский идальго подошел к двери и увидел через окошко глаза Хуана Патиньо, уроженца города Ла Сарены в Астурии.
– Дон Мануэль, - попросил Патиньо, - окажите любезность, принесите нам листьев табака.
– Здесь нельзя разводить огонь, - ответил Мануэль.
Ему не нравился обычай туземцев, который переняли некоторые поселенцы, постоянно вдыхать дым горящих, свернутых в трубочку листьев этого островного растения. Табачный запах Мануэль находил крайне неприятным. Хотя, конечно, если бы не запрет, он выполнил бы просьбу Патиньо.
– Послушайте, дон Мануэль, - услышал он. На этот раз к нему обращался Диего де Торпа.
– Что вам, дон Диего?
– спросил он.
– Я знаю, что вы благородный идальго, что вы из Саламанки, то есть в сущности наш земляк. Ведь Астурия и Леон были одним королевством еще до того, как их подчинила Кастилия.
– Какое все это имеет отношение к нам с вами?
– не понял Мануэль.
В серых, проницательных глазах Торпы горел мрачный огонь. Он был заносчив, подчинение кому-либо воспринимал как личное оскорбление, но любил окружать себя безвольными людьми, позволявшими командовать собой.
– Нам, северянам, - заявил он, - противостоят люди из Андалусии. У них там, в Кордове, Севилье, Уэльве, настоящих кастильцев нет. Они все крещеные мавры или евреи. Им нельзя доверять. Каждый из них может втайне оказаться иноверцем. Почему мы должны выполнять приказы какого-то Араны из Кордовы? Тем более, что туземных полулюдей он защищает, а нас, чистокровных кастильцев, христиан, - Торпа повысил голос, и Мануэль увидел, что его товарищи тесно столпились рядом с ним, - сажает за решетку, словно диких зверей!
– Мы должны выполнять его приказы, потому что его поставил командовать этим фортом адмирал Колон, - ответил Мануэль, стараясь говорить как можно тверже и спокойнее, хотя в этот момент вспомнил своих предков-альбигойцев, которых сжигали на кострах такие же ревностные католики, как стоявший за дверью астурийский кабальеро.
– За какие же заслуги этот чужестранец, - Торпа произнес последнее слово с особым нажимом, - поставил над нами именно Арану, это вы знаете?
– Я не спрашивал адмирала, полагая, что он ведает, что творит.
– Да уж как ему не ведать...
– многозначительно протянул Арана, вызвав смешки у сокамерников.
– Что-то я не пойму, к чему вы клоните, - сказал Мануэль.
– Не для кого же не тайна, что Арана - родной брат любовницы Колона. Слышали про его младшего, незаконнорожденного сына, Фернандо?
– Не думаю, что меня это касается.
Торпа не обратил внимания на последнее замечание.
– Вы, вероятно, знаете о его старшем сыне, Диего, от португальской жены, которая умерла еще до переезда Колона в Кастилию. Но у него есть и второй сын, Фернандо. Мать Фернандо - некая Беатрис Энрике де Арана, с которой этот ваш "адмирал", как вы его называете, находится в связи уже много лет.
– Разве вы не называете его адмиралом?
– удивился Мануэль.
– Вот увидите, - убежденно воскликнул его собеседник.
– Их высочества еще лишат Колона всех незаслуженных титулов, которые они дали ему только для того, чтобы использовать этого проныру ради возвышения Кастилии. Кстати, о самом Колоне ходят весьма настойчивые слухи, что он, хоть и выдает себя за генуэзца, на самом деле крещеный еврей из Арагона. И Индию он искал лишь потому, что иудеи верят, что где-то на востоке находятся исчезнувшие десять колен Израилевых и стремятся соединиться с ними.