Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
Сколько их там, стало интересно юноше. Один, два… снаружи из-за свай точно не сосчитаешь. Азиму захотелось скорее зайти внутрь, но его остановила надпись на вывеске. Она была вырезана в виде цветка хурмы и также окрашена. Кстати, краска была свежей. Азим склонил голову набок и косо посмотрел на причудливую резьбу. Потом на другую сторону, пытаясь прочесть каллиграфию, но не смог понять, где её начало. На месте тычинок и пестика надпись гласила «Дилрабо», с трудом догадался Азим, но остальную надпись на месте лепестков он не смог прочитать правильно из-за надстрочных и подстрочных знаков. Кроме того, в этой надписи присутствовали лишние слоги и буквы, которые затрудняли прочтение. Азим не был знаком с правилами подобного письма Алифа. Юноша обратился к Комилу за помощью, но тот был в своём репертуаре.
В притворно удивлённом виде Комил едва скрывал свою насмешку.
— Что, не можешь прочитать эту надпись? — пожав плечами, спросил он.
— Нет, — признался Азим. — Я… там… в надписи есть лишние знаки, — попытался оправдать себя, и почувствовал себя неловко за это.
Азим отвел от своего спутника глаза и снова посмотрел на вывеску, прикреплённую на кровле над угловым входом.
— «Добро пожаловать и милости просим в чайхану Дилрабо», гласит эта надпись, — объяснил Комил. — Она вырезана на языке далёких предков. На этом языке они говорили ещё на заре Эпохи человека.
Эта эпоха началась больше трёх тысяч ста лет назад, а чайхане нет и ста лет. Кто мог вырезать эту надпись, причем так изящно, если на этом языке уже не говорят? Возможно, в Мирасе преподают древние языки, подумал Азим, но в Ангуране никто этим не занимается, на сколько он знает.
— По сути, это тот же язык, на котором мы говорим сейчас и почти та же письменность. Вот только правописание и произношение претерпели большие изменения за тысячи лет, — пояснил Комил, и положив руку за лопатку Азима, кивнул ему в сторону крыльца.
Небо на западе к этому времени уже заливалось оранжевыми и пурпурными тонами и солнце начало медленно тонуть за горизонтом. Ахорун, как и Зебистан, находились на равнинной части Рахшонзамина. Потому они хвастались ранним рассветом и наблюдали поздний закат, что с другой стороны тяжело сказывалось на держащих рузу. Во время предосеннего поста закат начинается ближе к седьмому часу после полудня, а ифтар наступает с вечерними сумерками. Сам пост в эту пору занимает не малые тринадцать часов, несмотря на грядущее равноденствие.
— Скоро время. Зайдём внутрь, — сказал Комил, поднимаясь по ступеням.
На террасу и внутрь чайханы ведут четыре крыльца с углов. На трёх террасах крышу с кессонными потолками и замысловатой резьбой поддерживают по семь резных колонн. Ширина террас составляет семь газов, а длина тридцать пять газов. На трёх террасах у перил, высотой полтора газа, стояли по шесть топчанов, которые могли разместить по шесть гостей.
К досаде Комила, гостей было много и все топчаны были заняты, в основном, пожилыми людьми. Одни играли в шатрандж 27 , другие в нарды. Одна компания стариков шутила и смеялась. Они явно давние друзья, подумал Азим, глядя на них.
27
Шатрандж — настольная игра, прорадитель шахматов.
Топчаны были ограждены между собой бахромой-шторами из нежного бархата орехового цвета. Между колоннами висели бахрома-шторы из крупного деревянного бисера с различным орнаментным узором, составляющую общую картину.
Входы в чайхану также располагались по углам, и в проёмах не было дверей. Они тоже были занавешены бахромой из деревянного бисера. В каждой подвеске бахромы в промежутке одного локтя бисер имел форму и окрас того или иного фрукта, чьё дерево росло в этом саду.
Внутри стволы хурмы сразу бросились в глаза любопытного Азима, и он принялся их считать. Раз, два, три… он шагнул в сторону, четыре, пять, шесть, семь восемь… он прошёл за спиной Комила и сделал два шага налево, девять, десять… он слегка склонился на бок, чтобы досчитать, одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
— Что ты делаешь? — озадаченно спросил Комил.
— Четырнадцать! — восторженно, но негромко воскликнул Азим, горящими глазами глядя на своего спутника. — Четырнадцать хурмы растут сквозь эту крышу. Столько же братьев посадили этот сад. Так ведь ты говорил?
Едва Азим закончил предложение, как мужчина средних лет в серо-зелёной рубашке с тёмно-синим вышитым растительным узором на коротких рукавах и боках косо посмотрел на двух молодых людей. Он был не единственным, кто молча и с укором смотрел на них.
Комил поджал голову к плечам, а под опущенными бровями настороженно забегали глаза. Он пошёл направо, заметив свободный столик посередине.
Азим приставил правую руку к сердцу и в приветственной улыбке кивнул тому мужчине. Окинув зал чайханы взглядом, он пошёл за Комилом.
Столы с закруглёнными углами были расположены в проходах между стволами. Сами стволы росли в определённом порядке и левый ряд зеркально повторял правый. Первые два ствола стояли в пяти газах от южной стены и в семи газах от восточных и западных стен, соответственно. Расстояние между ними тоже составляло семь газов. Во втором ряду стояло четыре дерева в трёх газах от первого и в четырёх газах как от боковых стен, так и друг от друга, кроме средних. Их промежуток составлял пять газов.
В середине чайханы стояли две хурмы в одном газе друг от друга. Их стволы были толще остальных. И только у них не было столов. К другим стволам были приставлены круглые столы, шириной в полтора локтя. За всеми такими столами на резных стульях сидели гости.
У окон, а их, кстати, было по четыре в трёх стенах, также стояли столы со скамьями. Все столы у южной и восточной стены были заняты.
Азим услышал ворчание и из любопытства посмотрел налево. За столом у окна, в нескольких шагах от входного проёма на южную террасу, сидели двое мужчин. На взгляд, первому было шестьдесят лет. Он был худоватым и в полосатом зелёном хлопковом халате, с белой низкой чалмой на голове. В запавших и обставленных морщинами глазах была угрюмость. Он проигрывал в игре шатрандж своему молодому оппоненту, которому, опять-таки на взгляд, было не больше сорока пяти. Он держался достойно и надменно. Слегка прищуренные тёмно-карие глаза оценивали поведение раздражённого старика и расположение его фигур на мраморной доске с сотней чёрно-белых клеток. С лёгкой самонадеянной ухмылкой на лице он опустил голову на правый кулак, поглаживая горло большим пальцем. Одет он был богато: шёлковая туника с длинными свободными рукавами цвета тёмной сливы, с золотым узором на груди. Поверх туники был фиолетовый халат из шелковистого бархата с серебряным отливом. Края халата и коротких рукавов украшены волнистой и золотистой тесьмой. Заметив на себе взгляд, он краем глаза посмотрел на юношу, что смотрит на них. Его старый оппонент сделал ход верблюдом, и он снова посмотрел на доску…
— Салом, молодые люди. Добро пожаловать. Вы уже сказали, чего желаете на ифтар?
Приятный женский голос отвлёк Азима и, посмотрев перед собой, он увидел довольно упитанную женщину в паре шагов от столика, где сел Комил. Короткие тонкие губы растянулись в дружелюбной улыбке на круглом лице. Добродушные серо-голубые глаза, в которых отражался волевой женский характер, смотрели то на Азима, то на Комила. Левая рука была согнута вверх перед собой, а на кончиках пальцев стоял круглый помутневший серебристый поднос. На подносе был зелёный чайник и две пиалами с белым ватным узором. Эта женщина была в полтора раза, если не в два, больше того богатого ворчуна в султанской конюшне.