Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
Справа за изгородью, в десяти газах расположилась тандырная (место, где пекут лепёшки в тандыре) с белыми стенами, что обнадёжило мысли Азима о горячей лепёшке. Слева, также в десяти газах, они нашли стойла и привязали своих лошадей.
Азим пошёл в сторону одноэтажного здания с плоской крышей и стенами, обмазанными глиной с соломой. Он остановился через несколько шагов, заметив, что Комил не идёт за ним.
— Ты куда? — спросил юноша.
— Я должен с ней поговорить, — отозвался Комил, выходя за пределы постоялого двора.
Лицо Азима перекосилось в недоумении, но Комил, не обращая внимания, ушёл вниз по дороге.
Справа, в маленьком окне, горел свет от масляной лампы. Слева, в длинной веранде появилась женщина с упитанной фигурой, чуть старше его матери.
— Доброго вечера, — пожелал Азим.
Женщина в спешке накинула на себя сиреневый платок и спустилась по крыльцу.
— Салом, — ответила она, смерив юношу взглядом.
— Я бы хотел у вас переночевать, если ещё остались места, — сказал Азим.
— Конечно, у меня есть места. Прошу, — она шагнула в сторону и пригласила юношу войти. — А куда пошёл твой друг? — полюбопытствовала она.
Вряд ли его можно назвать другом, усомнился про себя Азим, а вслух сказал:
— Не знаю.
— А он вернётся?
— Не знаю, — задумчиво пожал плечами Азим.
Женщина странно посмотрела на юношу и позвала его внутрь.
Внутри пахло благоуханием трав, отпугивающих всяких кровососущих мошек. Ему предложили небольшую комнату с тремя курпачами и двумя подушками, сложенных в стопку в алькове. Хозяйка постоялого двора зажгла три свечи на выступах в стене, а затем принесла ему постельное белье и половину ещё тёплого фатира, испечённого со шкварками и красным луком, и мятный чай. Азим искренне поблагодарил хозяйку и принялся трапезничать, как только женщина ушла.
Азим постелил постель у окна и перед сном хотел посчитать звёзды, но дерево за окном заслоняло небо. Он перевел взгляд на верхние углы стен, обшитые полукруглыми деревянными панелями, и крепко уснул…
Его разбудил петух, кукарекавший где-то за окном. Но с постели он встал, когда к нему в дверь постучал и позвал на сухур муж хозяйки постоялого двора. Он же и указал Азиму, где можно умыться и облегчиться…
За дастарханом в гостиной сидели ещё пятеро гостей двора, но Комила среди них не было. Азим не стал гадать, где может быть его спутник, и сел рядом с другими гостями. Они разговорились, и Азим узнал, что они тоже едут в Мирас. Они намеревались добраться до города раньше полудня и потому пренебрегли исключением для путников. Хозяйка подала им лёгкий морковный суп на первое, нежный мошкичири 28 на второе и нишалло с фисташками на третье. Помимо этого, на дастархане было много хлеба, сухофруктов, орехов и, конечно, фиников.
28
Мошкичири — см. Глосарий.
Азим поел плотно и сытно. До рассвета оставалось ещё полтора часа, поспасть бы перед дорогой, но юноша предпочел остаться в гостиной и послушать про учения Всевышнего, которые начал рассказывать старший из гостей, с короткой седой бородой и в бело-серых одеяниях. Приятный низкий голос старца вскоре убаюкал Азима прямо в гостиной, и никто не стал будить его.
Белый диск солнца полностью взошёл над восточным горизонтом. Небо вокруг него было ясным, но в двух копьях от него расходились облака. Утро было прохладным и пахло росой. Комил вернулся с бодрой улыбкой на лице и по его просьбе муж хозяйки разбудил Азима.
— Который час? — спросонья спросил юноша.
— Мы уже давно должны были выйти в путь, — ответил вместо того мужчины Комил.
— Где ты был всю ночь? — встав, спросил Азим.
— Вижу тебе не нашли другого места для ночлега, — подмигнув мужу хозяйки, пошутил Комил.
Азиму было не до шуток. Он косо посмотрел на Комила и направился в уборную. Комил же расплатился за Азима и пошёл за лошадьми. Вскоре они отправились в путь…
— Я полагаю, у тебя был весьма удачный разговор, — проговорил Азим, заметив, что счастливая ухмылка не сходит с лица Комила уже целых три фарсанга.
Азим догадывался, куда мог пойти Комил, потому в его голосе звучал намёк на то, что у Комила была близость с Махиной прошлой ночью.
— Не совсем удачный, — с толикой досады ответил Комил. — У нас с Махиной был милый душевный разговор. Хотя… Сперва, она и видеть меня не хотела у своего порога. Потом вмешался её отец, и я спал в гостиной, — в этих словах досада Комила слышалась отчётливо.
Дорога тянулась по низким холмам и вдоль редких высоких, горбатых или крутых холмов и вновь выходила на необъятную зелёную равнину, практически нетронутую человеком. Она была покрыта травой, высотой в газ, а местами и выше. Оставив село Олудорон далеко позади, где почти на каждом шагу росли деревья, теперь же им деревья попадались редко. Решив, что Комил не захочет рассказывать про Махину, Азим не стал спрашивать о чём они говорили. Вместо этого юноша высматривал вдалеке новый строи тополей, но ни одного не было.
Слегка облачный рассвет вместе со своей освежающей прохладой уступил место ясному утру. Дополуденное солнце грело воздух и обещало знойный день. На зеленовато-голубом небе не пролетала ни одна птица, словно они все затаились в траве в ожидании сумерек. Двое путников казались одинокими лодочками, плывущими в бескрайном зелёном море, и будто во всём мире не было никого кроме них.
Через мархалу они вернулись на основную дорогу в Мирас. Однако она тоже была безлюдна. Возможно, другие путники гнали своих лошадей и уже давно добрались куда им было нужно. Эти двое же ехали медленно, изредка пуская коней вскачь рысью.
Азим старался не думать. Он с благоговением любовался природным уединением, вслушиваясь, как ветерок тихо поёт голосами разнообразной растительности и цветов. Комил же не переставал думать о Махине. Хоть он и понимал, что больше ему не стоит этого делать.
— Кто бы мог подумать, что такая очаровательная и юная девушка — вдова, — задумчиво проговорил он и привлёк внимание Азима. — Кто бы мог подумать, что под маской жизнерадостности скрывается неутомимое горе?
— Что с ней случилось? — негромко спросил Азим.
— Она вышла замуж в восемнадцать лет, — начал Комил. — Отец выдал её за двоюродного племянника. Они любили друг друга… очень сильно, — в этих словах Комила звучала толика ревности. — Чуть более двух лет назад, врождённый порок отнял у неё мужа. Эта была неизлечимая болезнь, которая иссушила и убила Мехровара. Теперь, в двадцать три года Махина вынуждена скрывать свою чёрную боль под радужной улыбкой и прислуживать в чайхане апи-Дилрабо.
— Как долго ты с ней знаком?
— Не больше года, — взглянув на небо, ответил Комил. — Однажды в чайхане мы с ней разговорились до поздней ночи. Я узнал о её трагедии и… утешил её. Эта была незабываемая ночь, — покачав головой, прошептал Комил. — Она нежна… Горяча! В ней было столько страсти, но некому её выразить. Эта была незабываемая ночь, — повторил он, вспоминая, как он держал Махину за руку прошлой ночью и хотел крепко прижать к себе и сказать «прости». Это было невозможно из-за присутствия её отца. Он всё объяснил им и всё же извинился за то, что не сможет сдержать своё слово. Теперь ему предстоит забыть её. — В мою прошлую поездку в Мирас, я обещал жениться на ней, — признался он, глядя Азиму в глаза. — Но, когда рассказал о своём обещании отцу, он строго запретил мне это. Мать тоже не поддержала меня, с досадой добавил Комил. — С тех пор я не видел Махину. Она подумала, что я её обманул, и злилась. Как же было сложно смотреть на её слезы, когда я рассказал ей и её отцу о запрете взять в жены вдову, — он снова покачал головой, до сих пор недовольный решением своего отца. — Мои родители тут же нашли мне невесту. Они хотят, чтобы я навестил дядю своей матери в Мирасе и присмотреться к его дочери. На ней они хотят меня женить, — Комил сокрушённо опустил взгляд.