Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
— «Пожелай мне удачи, братишка», — проговорил про себя Азим и не стал будить Рауфа.
Пусть отдыхает. Вчера они с отцом легли поздно. Рауф не расставался со своей наградой — серебряной кистью винограда, которую ему вручил военачальник личной гвардии султана. Он хвастался ею перед гостями, пришедших на праздничный ужин, и обещал, что в следующем году пойдёт на золото. А теперь награда лежала у Рауфа под подушкой.
Азим не спеша спустился вниз, чтобы не разбудить никого скрежетом ступеней. Внизу он заметил, что дверь в большую гостиную приоткрыта. Оттуда доносился негромкий храп. В юноше заиграло любопытство, и он осторожно заглянул внутрь. Храп принадлежал дяде Адхаму — он спал, прижавшись к стене. Он остался на ночь, догадался Азим, чтобы утром сопроводить его на поле бузкаши. Юноша улыбнулся и, оставив дверь в гостиную приоткрытой, вышел во двор.
Совершив утренний туалет и омовение, юноша надел свой накидной кафтан с чёрным растительным узором на груди и коротких рукавах. Вернувшись в дом, он направился на кухню. Туда его звал голодный желудок и требовал обшарить все полки в поисках еды.
Так действуют воры, потому Азим не стал потакать прихотям своего нутра.
На решётке кухонного очага он поставил медный чайник и зажёг под ней огонь. С утра ему хотелось молока, но в погребе под кухней его не осталось.
— «Что бы съесть?» — думал Азим, смотря на небольшой огонь под чайником. В раздумьях о еде, ему казалось, что вода не закипит и за целую вечность.
Послышался скрип лестницы и Азим обернулся назад. У арочного проёма на кухню он увидел отца в белой тунике и полотенцем на плече.
— Доброе утро, сын, — сказал Аъзам и прикрыл зевающий рот.
— Доброе утро, отец.
— Сегодня важный день, не так ли? — спросил Аъзам.
— Да, — коротко кивнул Азим.
— Тебе понадобятся силы, но много не ешь. Тяжесть в желуде мешает ясности ума, а ум понадобиться тебе ещё больше.
— Хорошо, отец, — кивнул Азим и подошёл к полке слева от себя.
— И выпей не больше одной или двух чашек. Тебя никто не отпустит посреди состязания из-за зова твоей природной нужды, — предупредил Аъзам. — Если хочешь, я попрошу мать приготовить тебе немного овсянки.
— Молока не осталось, — сказал Азим, взяв деревянную менажницу в виде виноградной грозди с изюмом, миндалём, арахисом и фисташками из той самой полки.
— А-а, — протянул Аъзам, а его брови пошли вверх — он тоже хотел каши. — Тогда можешь поесть сумалак бабушки Ханифы и сыра, — сказал он, не заметив менажницу в руках старшего сына, так как направлялся во двор…
Ночная пелена упала за западный горизонт, но солнце выглядывало лишь на одну шестую своего диска из-за восточного горизонта. Несмотря на рань, ночной холод не желал отступать, пока солнце не встанет во всей своей красе и не прогонит его своими тёплыми лучами.
Сытно, но не плотно позавтракав вместе с отцом и дядей, Азим начал собираться. Он дополнительно надел на себя тёмно-голубой стёганый распашной камзол, прошитый чёрными виноградными лозами, а на голове завязал короткую чалму под цвет камзола. Аъзам в это время запряг двух рабочих лошадей в повозку и вывел их за ворота. Втроём они поехали на поле для бузкаши, которое было в одной мархале к востоку от Ангруна. Подаренного дядей Адхамом чёрного жеребка Азим решил не утомлять своим весом и беречь его силы до начала состязания. Раз отец сказал, что ум понадобиться ему больше, чем силы, то силы определённо будут нужны его новому жеребцу. Потому, сидя на повозке, он вёл жеребка под длинную узду. Этого жеребца Адхам подобрал из личного табуна султана и просил разрешения купить его целых три года. Аъзам с сыновьями были изумлены, когда Адхам после выступления Рауфа отвёл их в конюшню султана, недалеко от дворца, и вручил Азиму поводья черного жеребца.
— Это мой тебе подарок, Азим, — сказал тогда Адхам с широкой улыбкой.
Пока Азим пребывал в приятном недоумении, восхищаясь жеребцом, Аъзам пришёл в себя быстрее.
— Так вот почему тебе было нужно согласие, — догадался он. — Как ты это сделал? Султан ведь не продаёт своих чистокровных лошадей.
— Когда тебе дают виноград, не спрашивай из какого сада он, — увильнул от ответа Адхам.
Несмотря на все уговоры, Адхам до сих пор не сказал сколько он заплатил султану или что он сделал, чтобы купить этого жеребца.
— Ему нужно выбрать достойное имя, — это всё, что он сказал за праздничным ужином перед тем, как Азим пошёл спать.
На гряде низких холмов, раскиданных повсюду, цвели подснежники, местами прорастали тюльпаны и нарциссы. Ложбины всё ещё скрывались в тени. Почти весь их путь пролегал по такой неровной земле. Вскоре они выехали на бескрайное зелёное поле. Её, казалось бы, идеально ровную поверхность нарушал невысокий склон, чей хребет тянулся в ширь на несколько сотен газов. Именно туда они и держали путь. Кроме них больше не было никого верхом на лошади или на повозках — путники шли пешком и не спеша, и каждый из них с удивлением смотрел на чёрного жеребца Азима и на самого юношу. Путников удивляло то, что этого жеребца ведут простые люди, а не султан-заде или хеш-султаны.
— Они — зрители состязания, — объяснил Аъзам, что слегка озадачило Азима.
— «Где же тогда участники? Неужели он первым прибудет на поле?»
Азим приставил ладонь ребром к бровям и вгляделся в восточный горизонт — солнце встало лишь на половину, а состязание начнётся в полдень. Это значит, что есть ещё уйма времени. Азим сдержанно улыбнулся, но внутри он ликовал, преждевременно решив, что он первый участник, прибывший на поле. Он уже представлял, как первым опробует своего жеребца.
Как оказалось, Азим и его кампания были единственными, кто приехал на состязание на повозке. Потому у подножия склона их попросили оставить повозку, а лошадей привязать к колышку. Предвидев это, Аъзам заранее взял три колышка длинной в локоть.
Заметив, что юноша не собирается привязывать свою лошадь, к нему подошёл худощавый мужчина в полосатом халате жёлтого, синего и зелёного цветов со стёганной каймой по краям. В руках он держал планшет с бумагой. Он был ответственным за запись имён участников.
— Хотите принять участие, молодой человек? — спросил он, в недоумении глядя на чёрного жеребца. — Он из табуна султана?
Азим погладил жеребца за гриву и молча кивнул в ответ.
— Имя и возраст, молодой человек? — спросил писарь, всё ещё пребывая в недоумении.
— Азим ибн Аъзам. Восемнадцать лет, одиннадцать месяцев, — в Ахоруне нельзя называть возраст, которого ещё не достиг, потому Азим не сказал девятнадцать.
— Вы пришли поздно, — бесстрастно заявил писарь, записывая его имя в самом конце бумаги.