Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
— Салом дядя! С праздником дядя! — Азим протянул и крепко сжал руку Адхама.
Тем временем, Зарина пошла дальше.
— «Хочу показать ему девушек. Уж больно он медлит со своим выбором», — ответ своему деверю она оставила в мыслях. Зарина оглядывала шатры и решала, из которого начать в первую очередь.
Адхам и Азим не спеша пошли за Зариной. Юноша склонился к уху дяди и тихо спросил:
— А султанзаде придёт на Ид-майдан?
Адхам с первого раза догадался, что Азим влюблён в султанзаде Зилолу, но не высказывал этого. При этом он пытался намекнуть племяннику, что султан-заде могут вступать в брак только между своими не единокровными родственниками, то есть, хеш-султанами, или другой правящей знатью. Но, кажется, парень его не слушал.
— Не сейчас, — ответил Адхам. — Они с отцом прибудут на Ид-майдан ближе к вечеру.
Это слегка расстроило Азима, но он не унывал, ведь праздник только начинается.
— Ты уже выбрал себе коня? — поинтересовался Адхам.
Он сделал это тихо, чтобы Зарина не услышала их разговор. Хоть у Адхама и Зарины был договор насчёт Азима, у них с юношей был и свой план на Навруз.
— Я думаю, взять одну из отцовских лошадей, — нерешительно ответил Азим.
— Да они оба старше меня! — громко возмутился Адхам, чем привлёк внимание окружающих.
Зарина была в двадцати шагах от них. Она оглянулась и с улыбкой на устах подозрительно прищурилась, видя, как Адхам что-то шепчет её сыну. Она решила вернуться к ним.
— Я так давно не была на приготовлении сумалака. Пошли сынок. Я покажу тебе, как его традиционно варят.
Зарина заговорщической улыбкой посмотрела на Адхама, взяла руку сына и повела за собой.
У каждого бурого шатра стояло по казану на подказанниках. В них со вчерашнего заката на среднем огне варится сумалак. У каждого казана одна женщина преклонного возраста объясняла семерым девушкам основы приготовления сумалака и его блага.
Перед шатрами девушки вывесили сюзане разных размеров, которые сами сшили в течение года. Некоторые повесили на стенах шатров, некоторые повесили на толстых верёвках, связанных на деревянных столбах. Резьба на этих столбах — труд их братьев, отцов или нанятых мастеров, если в семье девушки не было мужчин или же резьба не была их стезёй — изображала растительный и животный мотив. На всех сюзане наблюдаются растительные и цветочные узоры и орнаменты, вышитые, в основном, золотистой ниткой. У двадцати из сорока девяти сюзане полотна были одинакового цвета, что, естественно, побудило Азима на вопрос.
— Почему красных сюзане больше?
Адхам решил сам ответить, заключив, что такой вопрос мог смутить Зарину. Он вытянул руку перед грудью племянника и остановил его. Адхам хотел, чтобы его мать отошла чуть дальше, ибо Зарина действительно слегка покраснела и растерялась. Адхам кивнул ей, дав понять, что разберётся.
— В народе принято, что красный цвет — это цвет крови и невинности. Девушки, выходящие замуж после двадцати одного года, перед свадьбой шьют сюзане на гранатовом полотне. И словно плоды гранаты, красный цвет символизирует сладко-кислую спелость их девственности. А золотистая вышивка значит, что они будут хранить очаг также бережно и ревностно, как хранили свою невинность.
— «Перед свадьбой?» — озадачился Азим, начиная подозревать, зачем на самом деле его сюда привела мать.
Азим уже давно забыл, что на Навруз девушкам предоставляется традиционное исключение для замужества. Девушки, чьи родители ещё не выбрали для них жениха, или те, кто упорно отказывался вступать в брак с теми, кого для них выбирали (видите ли претендент им не понравился), просили разрешения у своих родителей на участие в мероприятии, известном как «Туй-сумалак»
Кроме девушек, юноши тоже мечтали вступить в брак таким образом. Потому-то их и собралось так много. Азим огляделся по сторонам. Парни, по традиции не младше восемнадцати лет и не старше двадцати пяти, пришли на поляну трапез и поставили для себя длинные скамьи. Однако не все они смирно сидели в ожидании. Одни пели песни и стихи про влюблённых, про весну, Навруз и красивых девиц. Другие хлопали в ладоши в такт пению, играли на разных музыкальных инструментах, третьи танцевали вокруг или перед ними.
Азима привлекла музыка флейты, доносящаяся справа от него. Он вспомнил про Хуршеда, но, повернувшись в ту сторону, увидел совсем другого молодого человека. У крайнего шатра в двадцати шагах справа на длинной флейте наигрывал юноша двадцати лет. Его музыка была трогательной и привлекательной на слух. Рядом с ним сладким тенором подпевал юноша, на вид на год младше музыканта. Эти двое были братьями, понял Азим по их схожести. Оба были одеты в полосатые халаты ярких цветов и в пёстрых тюбетейках. Азим подошёл поближе, послушать этот талантливый дуэт, а дядя Адхам пошёл за ним.
Некоторые скамьи были широкими. На них постелили курпачи, и юноши, сняв обувь, сидели, скрестив ноги под собой. Многие из них просто наблюдали за происходящим.
Поющие или танцующие, сидевшие или сновавшие, юноши время от времени, а некоторые и частенько, подглядывали на девушек и оценивали их взглядом. У одних в глазах сверкали искры страсти и похоти. Некоторые смотрели с жаждой, а некоторые другие, в меньшем значении этого слова, смущённо улыбались и отводили глаза.
Стесняются.
Были и те, которые вовсе не отводили наглый взгляд от той или иной особы, мечтая, чтобы им досталась именно она.
Юношей с их различными взглядами, намерениями и мыслями объединяло одно — они все ожидали призыва.
Зарина снова разделилась со своим сыном. Она стояла посередине напротив семи бурых шатров в нескольких шагах от казана с большими ушками. Она вдыхала запах сумалака и вспомнила, как однажды тоже хотела принять участие в «Туй-сумалак». Ей тогда было всего одиннадцать, и вот двадцать шесть лет спустя она здесь, правда в качестве зрителя. Зарина вглядывалась в каждую участницу.