Светлана. Белая коза Альба
Шрифт:
– Так вы ни к каким знакомым не ходили с визитами?
Яркая афиша над входом в кинотеатр помогла Косте сделать вид, что он не расслышал щекотливого вопроса. Светлана забеспокоилась:
– А мы не опоздаем?..
В фойе играла музыка.
– Зайдем в буфет, – сказал Костя. – Чего ты хочешь?
Светлана вдруг ахнула:
– Ой, Костя! Смотрите, пирожные!
Пирожные, настоящие, прямо как довоенные пирожные, были тогда новинкой даже для москвичей, продавались без карточек и стоили еще очень дорого. Даже те, кто их не покупал, радовались,
– Не надо, не надо, Костя! Смотрите, какие они дорогие!
Но Костя, с тем великолепным презрением к деньгам, которое бывает только у молодых военных, уже расплачивался с буфетчицей и занимал место за круглым столиком у окна.
– Костя, это «наполеон», мое любимое!..
У Светланы на щеках уже появились белые сахарные усики. Забыв обо всех огорчениях и тревогах этого дня, она наслаждалась минутой.
– Костя, а вы сами что же не берете? Костя, оно такое вкусное!
Костя не был уверен, полагается ли по хорошему тону, угощая пирожными свою даму, есть их самому. Но дама-то у него была такая маленькая! А пирожных он так давно не ел!
На всякий случай Костя все-таки огляделся. За соседним столиком сидел полковник с бронзовым лицом, весь в орденах, а рядом с ним – настоящая, взрослая и даже весьма красивая дама. И оба ели пирожные, причем полковник поглощал их с завидным аппетитом.
Костя, уже не сомневаясь больше, положил себе на тарелку «наполеон».
– Что же ты? Бери еще! – сказал он.
Светлана прошептала со счастливым вздохом:
– «Эклер» – тоже мое любимое! – и стала есть «эклер», но уже гораздо медленнее.
– Хочешь еще ситро?
– Хочу, пожалуйста…
Светлана выпила полстакана, отломила еще кусочек «эклера» и вдруг сказала с отчаянием:
– Костя, знаете, я не могу его доесть!
Костя засмеялся:
– Не можешь, так не ешь, что же делать.
У девочки был виноватый и умоляющий вид.
– Костя, я его не кусала, я его просто разломила пополам… Костя, может быть, вы… что же ему зря пропадать-то!
Костя не сомневался, что доесть пирожное с тарелки своей дамы – поступок, явно противоречащий хорошему тону. Но Светлана так серьезно огорчалась… К тому же «эклеры» были тоже его любимые. Сейчас начнется сеанс – люди потянулись в зал. Никто не обращает внимания.
Небрежным жестом Костя переставил тарелки и взял оставшуюся половинку «эклера». Когда вставал с набитым ртом, он заметил, что полковник и его дама тоже встали, смотрят на них и улыбаются оба.
Ох, эта ребячья способность краснеть по всякому поводу и без всякого повода!
XV
Когда потух свет, пирожные были забыты. Картина действительно была стоящая. Светлана и Костя вполголоса обменивались впечатлениями. Светлана смеялась именно там, где нужно смеяться, и очень верно подмечала удачные детали.
Перед последней частью вдруг оборвалась лента и на
Девочка осторожно дотронулась до Костиной левой руки, лежавшей на ручке кресла:
– Какой у вас большой шрам. Больно еще?
– Нет, – Костя подвигал пальцами. – Самую чуточку.
– А вы теперь почти уже не хромаете.
– Да. Говорят, пройдет совсем.
Светлане стало грустно и страшно за Костю. Отсюда – прямо на вокзал. И увезет его поезд навстречу пылающему закату, навстречу войне…
Опять потемнело в зале, осветился экран. Но Светлана не могла уже с такой непосредственностью волноваться за судьбу героев фильма. К тому же было ясно, что у них-то все кончится хорошо.
– Ты что скучная такая? – спросил Костя, когда они выходили из зала. – Или не понравилось?
– Очень понравилось. Спасибо вам.
– Так в чем же дело? Боишься, что тебе попадет за все твои подвиги?
– Костя, а вы сейчас прямо на вокзал?
– Как же я могу прямо на вокзал? А обещанная доставка на дом?
– Костя, а почему ваша мама не поехала вас провожать?
– Она нездорова, я ее отговорил. Если бы еще знать, на какой поезд попаду… Устала бы очень, а обратно одной возвращаться.
– Так вас никто на вокзале провожать не будет?
– Отчего же никто? Будут провожать…
Костя сделал едва заметную паузу и хотел сказать: «товарищи», но Светлана мягко докончила:
– Знакомые?
Это звучало уже не насмешливо, а сочувственно и грустно.
Костя подумал, что Светлана обеспокоена своими школьными и детдомовскими делами.
– Ничего, Светлана, не робей, как-нибудь обойдется… Это что, школа твоя?
– Нет, здесь мальчики учатся, а наша вон там, в переулке.
– Как твоего учителя зовут? Иван Иванович?
– Да, он у нас по арифметике, пока Евгении Петровны нет…
– Странно, – сказал Костя, когда они вошли во двор. – Я читал об этом, но никогда не видел в Москве. У вас под крышей ласточкины гнезда. Правда, здесь уже окраина и садов много…
– Да, да, – оживилась Светлана. – И знаете, Костя, они каждый год сюда прилетают, птенчиков выводят. Ребята рассказывали, сначала было только три гнезда – вот эти, над окнами, – а весной прилетели молодые ласточки, бывшие птенчики, и четвертое гнездо построили. Они его из глины… Им далеко приходилось за ней летать, вон туда, на огороды. Очень старались, долго его строили. Станет тепло – опять к нам вернутся. Было три ласточкиных семейства, а теперь четыре…
В детском доме Светлану и Костю уже ждали.
Дверь широко раскрылась. На пороге стояли маленький светловолосый мальчуган и светловолосая девочка, немного побольше. Мальчуган бросился в угол передней, где на стуле лежал Костин вещевой мешок, и ухватился за него обеими руками, пытаясь поднять. Девочка крикнула.
– Славик, не поднимай! Надорвешься! Дай мне!
И сама была сейчас же отодвинута в сторону одним из старших мальчиков:
– Оля, не поднимай, тяжело! Товарищ лейтенант, вот ваш мешок!