Светлое будущее

Зиновьев Александр Александрович

Я попытался представить себе жизнь старьевщицы. Ни друзей. Ни родных. Общение — только с таким же, как она, приемщиком старья. Копейки на жизнь. Копеечные обманы. Копеечные ссоры. А что она ест? На чем спит? Кошмар! Как же должно быть обрублено со всех сторон ее сознание, чтобы продолжать жить! А если у нее сохранился ум и представление о лучшей жизни?! Нет, это немыслимо. Судя по физиономии, она все заработанные копейки пропивает. А что она пьет? Теперь это не так-то уж дешево. Наверно, достает что- нибудь вроде денатурата. От этого и синева на лице.

Я вернулся к своим бумажкам. Но старуха не выходила у меня из ума. Построили развитой социализм. Ускоренными темпами движемся к коммунизму. А ей на это на все наплевать. Для нее не существует никакой истории. Никаких проблем. Она скоро исчезнет. И я исчезну. И мы сравняемся в небытии. А посмотреть на меня с какой-то иной высоты, что делаю я? Где принципиальное отличие моего бытия от бытия этой старухи? Удовлетворение? А кто знает, может быть, она довольна своей жизнью больше, чем я. Я страдаю — хочу в академики, хочу премию. А она, может быть, не завидует даже своему тирану-приемщику,

обсчитывающему ее на гривенник. Польза человечеству? А кто измерит, какую пользу принес человечеству я? И принес ли вообще?

Старуха нагрузила тележку и не спеша потащила ее за цепь, перекинутую через плечо. Люди проходили мимо нее, совершенно не замечая ее. Она для них не существовала вообще. Так же и они для нее. Вот вам сосуществование двух независимых миров, между которыми исключено всякое взаимопонимание. Зачем лететь на другие планеты, если но улицам бродит эта Пьяная старуха, с которой мы также не можем установить контакта. И не хотим это делать.

Я подумал, что мне ничего не стоит вот сейчас же вынуть из кармана сумму денег, которых этой старухе хватило бы по крайней мере на полгода. Но я это не сделал. Не знаю почему. Но не потому, что пожалел денег. Денег я никогда ни на что не жалел.

ЗАБЕГАЛОВКА

— Позвольте задать вам нескромный вопрос, — сказал Безымянный. — Судя по нашим беседам, вы неглупый человек. Как же вы ухитрились сочинить такие... как бы сказать... странные книжки?

Я растерялся от неожиданности и начал лепетать что- то вроде того, что книжки не хуже других. А то и получше, как считают многие. Во всяком случае, они на голову выше сочинений Петина, Рименталя, Костюкова и им подобных.

— Может быть, так, — примирительно согласился Безымянный. — У меня взгляд со стороны. Вам, конечно, виднее. Можете вы отличить одного взрослого клопа от другого? Нет. Только по пространственно-временным координатам. А для себя они, надо думать, различаются.

Есть, должно быть, клопы-таланты, клопы-бездари, клопы-гении.

Я сказал, что сейчас создаю мощный отдел, собрав в него самых талантливых ребят. Готовим огромную книгу, в которой намерены пересмотреть все фундаментальнейшие принципы.

— Ревизионисты? — спросил Безымянный.

— Что вы, что вы, — замахал я руками. — Ни в коем случае! Мы в русле, в духе и в полном соответствии. Наоборот, ревизионистов мы будем крепко бить. Мы развиваем дальше, углубляем...

— Все равно, — сказал Безымянный, — вас всех сожрут как ревизионистов. Развивать марксизм есть прерогатива наших вождей.

— А пусть сожрут, — сказал я. — Надо же в конце концов разобраться в том, что из себя представляет наше советское общество!

— Ого, куда вы метите, — сказал Безымянный. — Только у вас и всех ваших талантливых ребят ничего из этого не выйдет, если даже вас не сожрут (а я уверен, вас очень скоро сожрут, не могут не сожрать!), если даже вам дадут гарантии безопасности и разрешат писать абсолютно все, что вы захотите. Хотите знать почему? Потому что вы все не способны выйти за рамки марксизма, если бы даже вам разрешили стать его врагами. А вы даже на это (стать врагами) не способны. Формации, базис, над-стройки, производительные силы, производственные отношения, классы, государство и т. п. — это, уважаемый марксист (или антимарксист, роли не играет!), лишь романтические образы идеологии, а не понятия науки. Понятия науки прозаичны. А вы не сможете из облаков романтики спуститься на грязную землю реальности и оценить ее по достоинству. Вы никогда не поймете наше общество, ибо у вас нет средств для его понимания. Точнее говоря, вы не поймете его до тех пор, пока не оцените принципиальную важность пустяков в нашей системе жизни. Повторяю, пу-стя-ков! Грандиозность нашего строя жизни есть пустячная грандиозность или грандиозность пустяков — вот суть дела. Ваши возвышенные категории в такой же мере уместны в отношении нашего общества, в какой слова «гениально», «мудро», «глубоко», «прозорливо», «всесторонне», «правдиво» и т. п. уместны в отношении идиотских и лживых речей наших вождей, написанных к тому же не ими самими.

Речь Безымянного сначала произвела на меня удручающее впечатление. Но я человек добрый. Долго не могу ни на кого злиться. Потом я почувствовал, что суждения Безымянного явно дилетантские. И мне стало даже весело.

— Вы о марксизме судите несколько поверхностно, — сказал я. — Чтобы по достоинству оценить его понятия и принципы, надо все-таки быть профессионалом...

— Понимаю, — сказал Безымянный. — Извините, если я вас обидел. Я, конечно, дилетант. Но если вы не возражаете, я поясню свою мысль. Может быть, вам как профессионалу сгодятся мои дилетантские соображения. Я утверждаю, что, не поняв важности пустяков, нельзя понять реальную (а не идеологическую, не пропаганди-стскую) суть нашего общества. Возьмите любую жизненно важную ниточку (и естественно, пустяковую с точки зрения вашей высокой теории), потяните за нее, и вы вытянете одно и то же... Возьмите очереди, летний отдых, квартиры, билеты в театры и на концерты, книги, поездки за границу, продукты питания, доброкачественные вещи... Я уж не говорю о серьезной медицинской или уголовной ситуации, в которой может оказаться всякий. Или об издании книг, о степенях и званиях... О поступлении в институты... В общем, возьмите любую реальность, а не ваши эти безличные производительные силы, надстройки и прочую галиматью (надо быть хорошо образованным идиотом в духе нашего века, чтобы принимать это всерьез!). В каком-то журнале (не помню) напечатали недавно очерк

о парне, которого ни за что засудили на пятнадцать лет. Какова же реальность, если уж даже в официальном журнале на это пошли. А ведь в этом очерке все приглажено, самые главные ужасы отпущены. Восемь лет парень отсидел. И Верховный суд не помог. Только случай его спас. А сколько таких парней сидит, и случай им никак не улыбается! Пустяк? Такой ли уж это пустяк? А помните, разоблачили в свое время настоящую банду, в которой участвовали сынки министров? Чем кончилось? Отделались условным осуждением на год. Их даже в милицию не забирали. Пустяк? В чем дело? Дело в том, что первый парень находился на низшей ступени социальной лестницы. И не имеет никакой юридической защиты. А сынки министров... Ясно? Конечно ясно. Очевидно. До ужаса очевидно. Только почему же это не учитывается в вашей науке? А ведь вывод напрашивается сам собой: только повышая свой социальный уровень, ты повышаешь степень уголовной защищенности себя и своих близких. И никак иначе. А это — неправовое общество. И реально живущие люди эту азбучную истину знают с пеленок (в отличие от теоретиков, которые много лет учатся для того, чтобы ничего этого не заметить). Возьмите очереди. Раз постоять — пустяк. Сто раз — пустяк. А если изо дня в день, из года в год? Везде и всюду? Есть от чего прийти в отчаяние. А выход? Выбираться в такую ситуацию, когда нет очередей. Закрытый распределитель, специальные магазины, доставка на дом. Знакомства. Связи. А для этого надо положение занять. А для этого... Вы вроде бы на юг собираетесь? Позвольте узнать, где путевочку достали? То-то! И билеты по брони этой почтенной организации? Ну конечно. А я вот никак не могу, хотя хочу. И деньги вроде бы есть — подработал. Ан нет!.. Да что об этом говорить. Вы же не маленький. Должны же хоть что-то понимать. Идет всеобщая ожесточенная борьба за привилегии. И побеждает в ней более гнусная тварь. И воспитывается эта тварь с расчетом на эту борьбу. Общий итог — в массовых масштабах воспроизводится определенный тип социального индивида, определенный человеческий материал, служащий основой всего нашего образа жизни. Все остальное (и экономика, и политика, и мораль, и искусство, и все прочее) производно от этого. Если уж вам нравится словечко «базис», так вот это и есть базис всей нашей жизни. Даже грандиозные репрессии эпохи Сталина (кстати, они и сейчас не прекратились) выросли отсюда. Если вы — ученый, вот это и обобщайте. И теорию придумайте. Только по правилам науки, а не идеологии.Я начал что-то лепетать об исторических трудностях,о преходящем характере недостатков, о метро, о детских садах, о жертвах во имя грядущего.

— Стоп, — сказал Безымянный. — Вы затронули самый глубокий вопрос, не подозревая того, — вопрос нравственности, т. е. основы основ цивилизации. Если вы даже на самом деле построите Светлое Здание Коммунистического общества наподобие земного рая, я его не приемлю, поскольку оно строится на крови жертв, на лжи и насилии. Я в такое здание не войду из эле­ментарной порядочности. Предпочту остаться с жертвами. Жертве прощаются все грехи. Быть жертвой — значит начать становиться человеком.

— Это религия, а не мораль, — говорю я.

— Это не религия, — говорит Безымянный, — а религиозное, т. е. нравственное сознание. Это нечто иное. А если уж вам так хочется наклеить этикетку, валяйте. Мне все равно. Пусть религия. Я знаю твердо одно: все звериное — от природы, от естественности; все человеческое — от Бога, т. е. придумано и изобретено.

ТОСТ

— Дядя Антон, — спросил Сашка, — а за что вас посадили? Ни за что, как всех?

— За дело, как всех или почти всех. За стихотворение по поводу сталинского тоста.

— Вы помните его?

— Конечно. Такое не забывается.

Вот поднялся Вождь в свой ничтожный рост. И в усмешке скривил рот. И сказал он так: этот первый тост — За великий русский народ! Нет суровей, сказал он, его судьбы. Всех страданий его не счесть. Без него мы стали бы все рабы, А не то, что ныне мы есть. Больше всех он крови за нас пролил. Больше всех источал он пот. Хуже всех он ел. Еще хуже пил. Жил как самый паршивый скот. Сколько гнусных и черных дел С ним вершили на всякий лад. Он такое, признаюсь, от нас стерпел, Что курортом покажется ад. Много ль мы ему принесли добра?! До сих пор я в толк не возьму, Почему всегда он на веру брал, Что мы нагло врали ему?