Светлое будущее
Шрифт:
— Ого, — сказала Ленка. — По Солженицыну, вас должны были убить.
— Мне зачли военные заслуги. Да и время начало поворачиваться в сторону хрущевизма.
— Не зря, значит, вас посадили.
— Не зря. Тогда зря редко сажали. Всегда находилось дело.
— Вы, конечно, читали Солженицына?
— Читал.
— И что вы о нем скажете?
—Я перед ним преклоняюсь.
— Значит, то, что он пишет, правда?
— Правда, но не вся. А частичная правда искажает картину в целом. Я ценю его не за правду, а за бунт против лжи и насилия.
— Если он прав, почему же его не печатают у нас?
— Не задавай глупых вопросов, — сказал Сашка.
— Вопрос не глупый. Тут глупы те, кто не напечатали Солженицына здесь. Если бы его здесь напечатали, не было бы такого грандиозного мирового эффекта и неослабевающего интереса к его работам. В преступлениях, которые нельзя скрыть, лучше сознаваться открыто.
— Тем более в чужих преступлениях.
— А если они не кончились...
И в таком духе у меня дома постоянно ведутся антисоветские разговорчики. И я не в силах их остановить. И, что самое ужасное, не хочу их останавливать, и сам участвую в них.
ТУАЛЕТНАЯ БУМАГА
Прибежала Тамурка, выпучив глаза и истекая потом.
— Живо! В канцелярском дают туалетную бумагу! Я заняла очередь.
Мы (Теща, Ленка и я) оставили только что начатый обед и ринулись вслед за Тамуркой. Через пару часов мы возвращались домой, счастливые, увешанные связками туалетной бумаги. Я побаивался, что над нами будут подтрунивать прохожие. Но они отнеслись к нам с полным пониманием. Многие спрашивали, где мы достали бумагу, и сами бежали туда же. Лишь один полупьяный обормот прицепился к нам с воплями, что советская интеллигенция обо...сь. Но так как он повторил это несколько раз, первоначальное впечатление стерлось, и некоторые прохожие стали его одергивать. Наконец два здоровых парня (по виду — студенты или аспиранты) взяли крикуна под руки, велели ему закрыть пасть и утолкали куда-то в обратную сторону. Как бы то ни было, нам те-перь на полгода обеспечена чистая задница. Должен признать, что по этой линии (по линии запасания дефицитных вещей) Тамурка молодец. Когда вся Москва носится в поисках питьевой соды или стирального порошка, у нас наверняка это добро есть в достатке. Она ухитрилась даже луку запасти на пару месяцев.
Удача с туалетной бумагой внесла в нашу разваливающуюся, но пока еще здоровую советскую семью некоторое праздничное единение и миролюбие. И мы с увлечением начали перемывать косточки всем нашим знакомым. Тамурка сказала, что от Корытовой всегда плохо пахнет. Наверно, белье не меняет месяцами. А сам Корытов носит дорогой (правда, безвкусный) костюм и дешевые рубашки и ботинки. Типичный ванька. Вот Наташка молодец. Правда, она держит Антона под каблуком. Но ему это на пользу. Теща сказала, что Наташка слишком чопорна и себе на уме. Она слишком высоко себя ставит, а нас презирает. Я спросил, откуда это видно. Теща сказала, что это видно из ее обращения ко всем на «вы» из подчеркнутой вежливости. У нас так не принято. Ленка сказала, что она не позволит обижать Наташку. А вот жена Новикова — настоящая стерва. Глупая. Жадная. И мнит себя гением, хотя говорит элементарно безграмотно. Тоже мне кандидат!
Раньше я не любил такие беседы. Потом привык к ним. А теперь я понял, что ничего плохого в них нет. Это — реализация естественной потребности ориентироваться в своем социальном окружении. Правда, при этом мы имеем дело не с реальными людьми, а с вымышленными нами персонажами (как говорит Никифоров, с моделями людей). Однако и в этом есть свой резон, ибо поступки людей имеют смысл не только как поступки для них, но и как поступки для нас, т. е. имеют двойную интерпретацию. Например, состоится заседание редколлегии журнала, на которой обсуждается статья некоего А. Я обещал в свое время его поддержать. Но тут я слегка заболел. И на редколлегию не пошел. Для меня это означало: зачем мне рисковать осложнениями после гриппа из-за какой-то вшивой статьи А. Для него и для многих других это означало, что я струсил, не захотел ссориться с «зубрами» из-за
Это все норма. Но вот что меня действительно до сих пор выводит из себя, так это почти полное отсутствие доброжелательства в интерпретации поведения наших отсутствующих знакомых и даже друзей. Преобладает какая-то крысиная злоба. В чем дело? Не может быть, чтобы это вытекало из биологической природы русского человека. Русский человек раньше славился добротой. Но теперь ее и в помине не осталось. Доминирующее состояние русского человека по отношению к прочим людям теперь — злоба, нетерпимость, зависть, злорадство, ненависть. Я имею в виду не исключительные ситуации, когда люди оказываются на время вырванными из ткани Их социального бытия, а повседневные ситуации обычной жизни (транспорт, очереди, конторы). А ведь в нашей книге будет специальная глава, посвященная характеристике советского человека. Что мы в ней напишем? Обычную демагогию о высочайших моральных и прочих качествах советского человека, о его превосходстве над характерами буржуазного общества. Если мы попытаемся хотя бы самым незаметным образом намекнуть на явления, вытекающие даже не из специфики социализма, а из общего факта скопления большого числа людей и дефицита, нам оторвут голову. Ибо теоретически у нас самый лучший в мире общественный транспорт, продуктов хватает, цены стабильны. Бывают, конечно, отдельные редкие исключения... В общем, как в старом анекдоте: наш советский карлик самый большой карлик в мире, а советский паралич — самый прогрессивный.
ИДЕЯ РАВЕНСТВА
Нашу Забегаловку закрыли на учет — проворовались, очевидно. Мы с Ребровым и Безымянным решили поискать другое место. И дошли до самого проспекта Марксизма-Ленинизма: в одних местах — очередь, в других грязь, в третьих — закрыто. В кафе «Молодость» мы тоже не попали — очередь. Тогда Ребров предложил скинуться по трешке, купить пару бутылок, сырку, колбаски. А он знает тут неподалеку отличное местечко. Мы так и сделали — решили тряхнуть стариной, как выразился Безымянный («Давненько не пил из горла!»). Потом Ребров подвел нас к забору, окружающему наш Лозунг, отодвинул доску, и мы залезли внутрь. Все места между буквами были забиты. Но между буквами «у» и «щ» в слове «будущее» потеснились, и мы пристроились на ящиках.
— Вот вам и реальность идеи всеобщего равенства, — сказал Ребров после того, как мы раздавили первую бутылку.
— А чем вам не нравится эта идея? — спросил я. — Идея сама по себе хорошая. Идея не несет ответственности за ту или иную реальность.
— Не могу согласиться, — сказал Ребров. — Несет, да еще какую. У нас, кстати сказать, она вполне реализована. Как вам известно, идея, овладев массами, и т. д.
— Ну, это вы загнули, — сказал Безымянный.
— Почему же загнул, — сказал Ребров. — Позвольте я поясню вам, в чем дело. Вот мы сидим тут втроем. И вполне можем реализовать идею равенства: скинулись поровну, пьем поровну, едим поровну, на одинаковых ящиках сидим. А теперь возьмите народ. Допустим, миллионов двести, как у нас. Ведь чтобы реализовать идею всеобщего равенства хотя бы в одном аспекте, нужно эти двести миллионов организовать в определенную систему. Нужно создать специальный аппарат, который проводит в жизнь идею и следит, чтобы все делалось правильно. Допустим даже, что люди все в социальном отношении равны (отвлечемся от различий возрастов, полов, семейных условий, физических способностей, желаний). Так или иначе встает проблема распределения их но ячейкам общества как в горизонтальном, так и в вертикальном плане. Встает проблема распределения жизненных благ. А они не могут быть равны в принципе. К тому же это — опытный факт для каждого индивида. Вспомните армию. Вот уж где равенство-то! А ведь даже сапоги не одинаковы, хотя и стандартны. Положение койки в казарме. Помните, как мы дрались за то, в какой наряд идти (на кухню или в караул), на какой пост попасть. Даже резание хлеба нами же и на наших глазах дает неравноценные доли хотя бы по видимости. А тут в нашем дифференцированном обществе, полном всяческих соблазнов!.. В общем, к чему об этом говорить. Это банальности. И вот вам результат: система реального социального неравенства, какой еще никогда не было во всей прошлой истории человечества.
— Разумно, — сказал Безымянный. — Но насчет того, что не было, вряд ли это верно.
— Было, — сказал я. — И еще хуже.
— Смотря с какой точки зрения, — сказал Ребров. — Помяните мое слово, пройдет не очень много времени, и население будет четко разделено на расу господ и расу рабов. Причем будет это сделано даже на уровне физиологии. Необратимый процесс. Наука и социальная селекция позволяют это сделать уже сейчас.
— Помнится, Адольф Гитлер что-то говорил на эту тему, — сказал я.