Светоч русской земли
Шрифт:
– Мужайся!
– сказал, наконец, Сергий.
– Тебе даден крест, а крестный путь сужден языку русскому! И этот путь - свят, и надо пройти его до конца. Ты это хотел услышать от меня, князь?
– спросил Сергий, помедлив.
И Дмитрий встал и повалился в ноги святителю, печальнику Русской земли. И Сергий встал и, возложив руки на голову, склонённого перед ним князя, стал читать, едва шевеля губами, молитву.
Глава 3
Что дань? Что хитрые затеи политиков?!
Вот сейчас игумен Сергий стоит над склонившимся перед ним князем. Что может он? Какова энергия, заключённая в одном человеке? Но её хватает порой, чтобы двигать громады облаков, призывать или отменять дождь. Какова же была энергия, вручённая Свыше игумену Сергию? Мы не знаем. Но её сила не угасла и по сей день.
Сергий читал молитву. Он возложил руки на кудри великого князя. Скольких сегодня он посылает на смерть? И скольких спасёт от гибели там, за гробом? Этого счёта нет, и не в нём сейчас истина. Ради материального преуспеяния, ради сытой жизни на Земле нельзя пожертвовать и одной слезой ребёнка. Ради спасения Духа, ради того, чтобы народ не погиб, не умер духовно, но воскрес к Свету, - достойно погибнуть тысячам, и их кровь и подвиг сольются с кровью праведников, их словом и именем стоит и хранится Земля!
Утром князь, ободрённый, суровый и собранный, покинул монастырь. Он вбросил ногу в стремя и, усевшись в седле, осмотрел свою дружину. Затем, перекрестившись на маковицы церкви монастыря, тронулся в рысь. Вереница всадников исчезла в узости лесной тропинки. А игумен Сергий, проводив князя, удалился в келью и стал там, на безмолвную молитву, во время которой никому не позволено даже заходить к нему. Знала бы братия, скольким ныне открыт туда вход! Ибо Сергий с закрытыми глазами, с лицом, изборождённым морщинами, пугающе старый в этот миг, духовным взором вмещает нынче всех. Он видит, знает, узнаёт их, идущих на смерть в чистых рубахах. И зрит ряды мертвецов и калек, и кровь в истоптанной степи, перемешанную с пылью, с тучами роящихся мух, и ведает, что это он послал своих соплеменников туда, в степь, на эту битву, и теперь принял их трудноту на свои плечи, а ратный подвиг - в своё сердце. И теперь он молился о том, чтобы Господь умилосердился над родной страной. Для себя он и нынче не молит ничего! Он слишком хорошо знает, что значит отдать душу за други своя. И отдавал, и отдаёт её. И... Да! В деле, решающем судьбы страны и её духовной жизни, споспешествуют и ратоборствуют тысячи: и бояре, и смерды, и торговые гости, и кмети, и этот князь, что сейчас скачет на Москву, чтобы приказывать и велеть, и мнихи, и иереи, что будут в церквях призывать ратных на защиту земли. Но сдвинул эту гору, вызвал этот поток он. Сейчас и отныне уже не принадлежащий себе.
"Кольми легче теперь - тебе, Алексие! Ты возложил этот крест на плеча моя! И крест сей - тяжёл, почти в надрыв сил! И кто понесёт его впредь, отче Алексие? Егда и меня призовёт Господь в лоно Своё? Измерил ли ты ношу сию, владыко? Чуял ли ты, что сия ноша растёт, и будет расти, умножаясь в тяжести с каждым новым одолением на враги, с каждым новым приобретением власти? И что ношу сию уже нельзя уронить? Ибо тогда погибнет Русская земля и русский язык уничтожится и расточится в пучине времён.
– Да, Отче! Господи! Да, Владыка сил и Ты, Матерь всего земного, и Ты, Святая Троица, обнимающая и напояющая бытиё! Да! У меня хватит сил, чтобы нести сей крест до могилы моей. И не о том молю. Но дай, Господи, земле русичей праведников в грядущих веках - да возмогут и впредь не уронить крестную ношу сию! Дай им Терпения и Мужества! Дай им Надежды и Воли! Дай им Упорства, Смирения и Добра! Дай им не позабыть о ближних, братии своей во Христе! Дай. Господи! Из затмения и падений, из гордыни и греха выведи и спаси! Тебя молю и пред Тобой сиротствую днесь с отчаянием и Верой!"
Он чувствовал это движение внутри себя, чувствовал и дрожь в членах от тяжести, переполняющей его в этот момент. И кричало, угасая, тленное существо, прося изменить и отменить, но ведь и Христос молил Отца: "Да минёт Меня чаша сия!" Подобной тяжести в своей душе Сергий не испытывал до сего дня, ни даже и в годы своего уединённого лесного искушения, и чувствовал, что то, что подошло нынче, это - главное, основное, коренное, это - та грань, где Господь испытывает Своего праведника, да явит всё тайное, да скажет: вот я весь - перед Тобой!
Рушится, ползёт с гулом, напрягая все струны души, поток, сдвинутый Сергием со своего места, и дрожь пробегает у него по членам, и всё не кончается, не исходит, а губы шепчут священные слова.
Глава 4
Ещё шли переговоры и пересылы послов, но Орда уже двинулась. Съедая траву, выбивая копытами корни трав, побрели к северу стада. Во мгле, так и не оседавшей пыли над войском, рысили всадники в мохнатых остроконечных шапках. Мамай ехал, задумчив и хмур. Многие татарские беки отговаривали его от этого похода, указывали на Тохтамыша, осильневшего в левобережье Итиля, на прежнюю дружбу с Москвой. Может, согласись Дмитрий на старую, как при Джанибеке, дань, и Мамай ещё от верховьев Воронежа повернул бы назад. И не будь у Мамая фряжских советников! Однако Дмитрий в увеличении дани отказал, да и фряги не вылезали из шатра Мамая. Да и двинувшуюся громаду войны остановить уже было невозможно.
Над головой поворачивалось тёмно-синее ночное небо. Сверкала среди россыпей небесной парчи красная планета войны. Учёные-астрологи, отводя глаза, предсказывали ему победу, толкуя знаки небесной цифири, находили в сложении звёзд символ одоления. Вечерами Мамай выходил под звёзды, окидывал взором россыпь костров. Он должен победить! Что будет после победы, Мамай понимал смутно. Он утолит ярость сердца, узрит Дмитрия в пыли, у своих ног, обложит Русь тяжкой данью. Горели костры. Несло кизячным дымом. Он был счастлив. Да! Он был победитель и вёл свои тумены на Русь!
На Москве в эти дни творилась лихорадка сборов. Подходили полки. Рассылались грамоты. Владимир Андреич выспрашивал Боброка о литвинах. Выступит ли Ягайло в помощь Мамаю?
– Выступит и придёт! Токмо... У Ягайлы с дядей пря...
– С Кейстутом?
– Да. Пото ему и рать надобна!
– Так стало...
– Не ведаю! Ежели не устоим... А так, нутром чую, Ягайле надобна рать на Кейстута, а не потери в чужой войне!
– Дак одолеем?!
– спросил Владимир Андреич.
– Дури не будет, - ответил Боброк.
– Дак как не одолеть!