Светоч русской земли
Шрифт:
Чуть не упав в очередной раз с коня, Иван поднял голову, посмотрел в океан роящихся звёзд и подумал об игумене Сергии.
Над лесом поднимался серпик молодого месяца. Издали донесло удары била. В обители Сергия начиналась служба. Иван поднял правую руку и осенил себя крестным знамением. На миг показалось, что они уже избыли беду, что всё - позади и можно, достигнув лесной твердыни, помыслить о своём спасении.
Что-то протрещало в ельнике. Лось, испуганный владычным караваном, с топотом отбежал в глубину чащи. Проехали росчисть, на которой вдали забрезжил огонёк в окошке избы. И вот, наконец, встали над лесом островерхие кровли храма. Огоньки мелькали там, за высвеченной луной оградой. Монахи шли к полуночнице.
Иван, въехав в ограду и привязав коня, шагнул, намереваясь идти в храм, но почувствовал
Глава 17
Проснулся Иван, проспав четыре часа, от говора. Открыв глаза, долго не мог понять, где - он и что - с ним, пока кто-то голосом владыки Киприана не окликнул его: "Проснулся, Фёдоров?" В келье было тесно от сидящих, и Иван поспешил встать, освобождая место на застланном рядниной лежаке. Огонь сальника выхватывал то устье русской печи, то божницу в углу, и Иван, даже пробудившись, не сразу постиг, что он - в келье Сергия и что тот старец, который сидит одесную его, и есть Сергий, а спор идёт о том, уезжать ли игумену из монастыря в Тверь, как полагал Киприан, или остаться, полагаясь на милость Бога.
– Татары сюда не придут!
– сказал Сергий.
– Но тебе, владыко, достоит уехать, так надобно...
– Он молчал, выслушивая уговоры Киприана, к которым постепенно присоединялась братия и многие из владычных бояр. Молчал и смотрел, как учинённый брат возился с печью, разжигая огонь. Сергий только смотрел, не помогая, положив руки на колени. Он горбился и сейчас казался старым. Не понять даже, слушал ли он. Скорее - внимал звучаниям голосов собеседующих, что-то решая и взвешивая про себя. Огонь в печи разгорелся, наконец, Сергий встал и задвинул в устье печи глиняную корчагу с водой. Он думал, и не о том, о чём толковали его присные. Он взвешивал сейчас на весах совести, всё ли сделал, что должен был сделать до сего дня. Ибо в шестьдесят лет время подумать и о завершении жизненного пути. И усталость у него на лице - от этих дум, от того, что ещё ему не раз придётся исправлять ошибки князя Дмитрия, и что Киприан никогда не сможет заменить Алексия на престоле владыки русской церкви. А поэтому ему опять предначертана трудовая духовная стезя, и его крест, несомый вот уже шесть десятков лет, который некому передать пока, становился год от года тяжелее. Он думал. Он не слушал и не слышал уже никого. Наконец поднял руку, укрощая поток красноречия Киприана.
– Я провожу тебя до Твери, владыко!
– сказал он.
За стеной слышен ветер. Слышно, как топочут, переминаясь, кони на дворе. Слышно, как начала булькать в горшке вода.
– После литургии!
– сказал Сергий и замолк.
Глава 18
Светало. В набитой нынче до предела церкви - пение. Давно отошли в прошлое времена недоумений и споров. Иноки уже знают, кого, ветхого деньми и плотью, следует перевезти в пустыньку схимника Павла. Знают, кто останется ухаживать за ними в лесу, когда будут скрыты церковная утварь, облачения и иконы.
Едва ли не впервые в жизни митрополит Киприан, добровольно уступив место троицкому игумену, не правил службу, а стоял в толпе мирян и духовных и в той же толпе, в том же ряду алчущих, принимал причастие из рук Сергия. Голубой, едва зримый Свет ходил по престолу, когда Сергий протягивал руки за чашей с дарами, и келарь Илья, помогая Сергию, следил за тем, как Огонь, свиваясь, заходил в чашу с дарами. Время ужасов и восхищений прошло. Илья, как и другие, ведал о явлении Огня во время иных служений их наставника и благодарит Господа, сподобившего и ему узреть это чудо. Ведали ли о том иные, стоящие в храме, ведал ли митрополит Киприан о том, что творилось сейчас в алтаре на престоле?
Хор смолк, Сергий вышел с потиром, и Иван, глядя на Сергия, подошёл к причастию, подтолкнутый кем-то в спину, - так ему страшно приблизиться к игумену. Так близко это лицо с западинами щёк, эти теряющие блеск, но всё ещё с рыжим отливом волосы, а глаза старца смотрели сейчас ему в душу.
– Подойди, чадо!
– сказал Сергий и, вкладывая ему в рот лжицей кусочек тела Господа, договорил.
– Не печалуй о ближних своих! Все пребудут по исходе днешней беды неверёжены!
И Иван, у которого от слов Сергия полымем охватило сердце и кровь прилила к лицу, склонился к руке игумена, поцеловал её и крест, уже не удерживая слёз, и так, с мокрыми глазами, подошёл к стольцу с запивкой, ощущая, как причастие входило в его плоть, растворяясь в ней и наполняя тело жаром Радости. Он и потом сидел за трапезой с ощущением праздника плоти, стесняясь есть, чтобы не нарушить в себе усладу благословения Сергия.
Между тем вокруг творилась работа иноков и мирян, доброхотных помощников старца. Что-то несли, увязывали в рядно иконы. Какие-то старцы с мешками чередой уходили в лес. На дворе разгружали возы, сносили в подклет храма сундуки, бочки, коробьи с излишним, по мнению Сергия, добром. И то, что на Москве казалось нужным, здесь, под взором старца, становилось ненужным, суетным, без чего можно обойтись.
Глава 19
Кони навьючены. Митрополит посажен в седло. Иноки, бояре и Сергий пойдут пешком. Собранный не более чем за час караван тронулся. Заскрипели оси телег. Ещё какую-то церковную справу крестьяне повезли со двора, чтобы укрыть в лесах. Все они упали в ноги Сергию, получая от игумена благословение на подвиг, и ни один из них не подошёл к московскому митрополиту. И у Киприана хватило ума и душевных сил, чтобы не испытать обиды на старца.
Иван вёл своего коня в поводу. Конь нагружён мешками со снедью и овсом. Отсюда до Твери не менее полутораста вёрст, и пятьдесят из них, до Дубны, где можно достать лодки и где в монастырях сидят ученики Сергия, надо проделать пешком лесными тропинками.
Пауты, а позже комары, облепили путников, от болот исходила сырость. Люди брели, шепча молитвы, когда уже стало невмоготу, на очередном поприще пути владыка Киприан, побледнев, сполз с седла и, покрутив головой, пошёл пешком. И он и остальные знали, что так - и надо. А на ту лошадь, по знаку Сергия, усадили хворого инока, пожелавшего идти со старцем, не рассчитав сил. Чавкали по грязи, уминали мох на взгорьях лапти, и владельцы сапог, давно вымокших, с завистью посматривали на обладателей лёгкой, ненамокающей липовой обутки, в которой нога в пяти шагах от болота снова становилась сухой. Шли и час, и другой, и третий. В починках, встречаемых на пути, спрашивали, не видали ли татар. Впрочем, какие татары в такой глухомани! Иной лесной житель даже ещё и не слышал о них! Пот заливал лицо. Рука уже устала стирать со щёк кровососов. Но всё так же - мерен и широк шаг старца, всё так же упорно поспешает за ним седой, сморщенный, лишённый последних зубов, но всё ещё неутомимый Якута, эта тропинка ими двоими, вьющаяся среди стволов, давно нахожена. Этим путём Сергий ходит проведывать своих ставленников, игуменов Леонтия и Савву.
Низилось солнце. Иван, до того пропадавший от устали, нашёл-таки, наконец, потребную ширину шага и обрёл второе дыхание. Идти стало легче, пот сошёл. Теперь он чаще обтирал не лицо, а морду коня, на которой кишели, лезли в глаза кровососы, комары, мухи и потыкухи. Конь хлестал хвостом, попадая по мешкам со снедью, крутил головой. Иван размазывал тела паутов по морде коня. На болоте черпанул серо-синей грязи, обмазал ей морду коня... Встретили медведя. Мохнатый хозяин стоял за кустом малины, глядя на людей, потом рыкнул, опустился на четыре лапы и ушёл в лес.