Светоч русской земли
Шрифт:
Князь должен заставить Пимена хиротонисать Стефана во епископа великой Перми. Иначе все поставленные им уже священники и дьяконы не будут истинными. Три года назад Стефан был посвящён в сан иеромонаха Митяем и снабжён антиминсами и княжескими грамотами. Дмитрий не должен забыть пермского проповедника. Да, впрочем, Дмитрию уже доложено. Надо, чтобы Храпа принял князь, и, значит, надо идти ему в Москву. Тамошняя духовная господа надумала на кафедру епископа Смоленского предложить инока Михаила из Симоновского монастыря. Вот бы обоих разом и хиротонисать! Проявил бы только князь Дмитрий достаточно воли!
Сергий слушал - и не мог наслушаться, смотрит - и не мог насмотреться. Подвигал
А Сергий ликовал, вспоминая первые времена, когда апостолы ходили по землям из веси в весь, проповедуя слово Божие. И словно время возвратилось на круги своя, и снова стала зримой и живой молодость христианского мира!
Троицкий игумен в сей миг не думал, как и что он будет говорить великому князю, он любовался Стефаном, прощая тому и неразборчивость в средствах, которую подчас проявлял Стефан, поскольку всё было делаемо им для просвещения язычников Христовой верой. Улыбнулся ещё раз, когда Стефан рассказал, как однажды принял всё же подношение, ибо крещёному зырянину Матвею понадобились портянки. Себе Стефан отказывал даже в такой малости, а насильно оставляемые идольские подношения сжигал.
– Ставлю и попов и дьяконов, по ихнему разумению судя!
– говорил Стефан, и опять такая сила выказывалась в его голосе, и столько веры горело в глазах, что - да!
– понимал Сергий, Стефан хоть и не в сане епископа, но имеет на себе благодать ставить и рукополагать в сан! И об этом надлежало молвить князю. Стефана, чтобы дело приобщения Пермской земли к православной вере не захлебнулось в мертвизне запретов и установлений, следовало как можно скорее содеять епископом. "Ныне!" - решил про себя Сергий, когда в келью начали собираться старцы монастыря. Содеялась, как в далёкие прежние времена, общая келейная трапеза, и Стефану пришлось рассказывать о своих подвигах снова.
Глава 11
Назавтра после службы, причастившись святых тайн, Сергий со Стефаном Храпом отправились в Москву. Снег шёл всю ночь, и путники приготовились идти на лыжах. И опять Сергий залюбовался тем, как Стефан прилаживал к ногам лыжи, как скоро подогнал ремни, как ловко перед тем смазал лыжи медвежьим салом. Далась устюжанину жизнь на Севере! Да, впрочем, южнее ли Устюг тех пермских палестин? Он и на лыжах шёл хорошо. Сергию пришлось напрячь силы, чтобы не выказать перед Стефаном своей ослабы. Маковецкий игумен молчал, а Стефан продолжал рассказывать о Севере, какие там зимы да какие чумы из шкур у вогуличей.
Князь, уже извещённый о приезде Стефана Храпа, встретил проповедника хмуро. Но по мере рассказов Стефана лицо князя прояснялось, а в конце, когда Стефан повестил о более чем тысяче новообращённых зырян, Дмитрий обнял Храпа и расцеловал. Решение о возведении Стефана в сан епископа Пермского, по сути, в этот день уже состоялось, и было совершено владыкой Пименом через несколько дней, несмотря на ворчание многих бояр, что-де и не нужна тамошним дикарям своя грамота, пущай учат русскую, умнее будут. И с Великим Новгородом не началось бы колготы, и прочее. Князь отмахнулся от этих упрёков, возразив:
– Когда-то и мы грамоты не ведали, дак и что? И греческий надлежало учить? Али латынь? Али еврейский, коли только сии три языка признаны были достойными для изложения слова Божьего!
Чужих языков Дмитрий не знал, и возразить великому князю, что-де неплохо бы ему и знать греческую молвь, не решился никто. Тем более спор шёл, по сути, не столько о церковном языке, сколько о том, будут ли по-прежнему наезжие воеводы грабить зырян или нет, ибо было ясно, что грамотных и крещёных зырян обирать станет трудней. Ну а Стефан Храп владел греческим языком свободно, и с ним о богословских истинах спорить было бы мудрено.
Разрешил Дмитрий Стефану сбавить дань по случаю нынешнего недорода, разрешил и хлеб закупить на Вологде для своей паствы.
С Сергием они распрощались сердечно, молча пожалев друг о друге, о возможности дружеских бесед, о присутствии, о духовном содружестве.
– Беру тебя в сердце своё!
– сказал Сергий, и Стефан понял, склонив голову.
Утих скрип саней, оклики возничих и топот лошадей по укрытой снегами тропинке.
Сергий, проводив младшего друга, воротился в келью, открыл Часослов, заставил себя сосредоточить ум на молитве. Было хорошо, покойно. От того источника воды живой, который он сооружал некогда с великими трудами, здесь, на Маковце, заструилась ныне цельбоносная влага, и уже её журчание пробрезжило в пермской стороне!
Было хорошо. Покойно. Жизнь, приближаясь к своему окончанию, начинала являть своё зримое продолжение за гранью земных сроков и дел. Тленное и временное перетекало в Вечность.
Когда в следующий раз Стефан Храп приезжал в Москву и не мог по времени заглянуть к Сергию, он, минуя Радонеж, встал в санях и поклонился наставнику. Сергий в это время сидел за трапезой с братией и, прервав разговор, поднялся и поклонился в ответ. Братия стала выспрашивать игумена, почему он поклонился. А когда Сергий объяснил, что ответил на поклон проезжающего Стефана Храпа, нашёлся резвый брат, не поленившийся сбегать за пятнадцать вёрст, чтобы вызнать от радонежан, что, и верно, Стефан Храп проезжал с Севера на Москву той порой, и даже видели, как пермский епископ кланялся, стоя в санях.
Глава 12
В Константинополь Дионисий Суздальский с Фёдором Симоновским добрались вместе. Тут Дионисий пробыл почти год, а Фёдор и ещё дольше, добиваясь того, чтобы его монастырь был признан ставропигиальным, то есть стал подчинении у патриархии и тем стал защищён от злобы Пимена, ожидая сана архимандрита.
Расставались они с Дионисием тепло. Вокруг бушевало, уже в полной силе, южное лето. Кричали продавцы рыбы, ревели ослы. Дионисий сошёл с седла. Они облобызались, веря, что вскоре увидятся, и ни один из них не подумал в тот час, что видятся они в последний раз.