Свидетельство
Шрифт:
Майор злобно посмотрел на жандармского офицера: это он, болван, старался, любой ценой хотел из доноса того пьяного скота Сабо дело состряпать!.. Если бы майор Шнибер мог тогда предположить, в какую лужу он сядет со всей этой затеей!
На погрузочной эстакаде больше всех нервничал молодой парень с черными, навыкате, глазами, которые он то и дело близоруко щурил.
Лайош Поллак — а это был он — всего несколько дней работал на погрузке.
Накануне в пекарне Франка появились два сыщика-жандарма. Они спросили Поллака, а на случай, если разыскиваемый выдал себя за другого, описали Франку его приметы.
Теперь Поллак, понимая, что он крепко влип, старался изо всех сил не выделяться ничем из общей массы рабочих. Но если его сейчас вызовут на допрос… а его даже нет в списках… Тогда конец!
На третий путь прибыл товарный.
«Юхас вернулся!» — пронесся слух по грузовой станции.
— Анна, слышала? — крикнул один из путейцев девчонке в стареньком черном пальто и платочке. — Вернулся твой ухажер-то!
Аннушка Кёсеги — продавщица из галантерейного ларька — уже второй день сидела в депо. Глаза у нее все время были на мокром месте: еще бы! Забежала на минутку и вот застряла — вокзал оцепили.
— Какой еще ухажер? — По заплаканному, осунувшемуся лицу Аннушки промелькнула слабая улыбка. — Выдумают тоже…
Аннушка бросилась к остановившемуся эшелону и тут же увидела Юхаса. Веселый, быстрой походкой он шагал по шпалам к дежурке, спеша сдать рапорт, помыться, почувствовать себя свободным. Девушка кинулась ему навстречу.
— Господин Юхас! — задыхаясь от быстрого бега и смущения, проговорила она. — Разве вам не сказали? Ох, и зачем вы только вернулись… и как раз сейчас! Следствие тут идет, не слышали? Нас всех заперли, никуда не выпускают. Будто скот больной в карантине. Бегите отсюда, пока вас еще никто не видел… или уж… я и не знаю…
Машинист на мгновение оторопел, потом пожал плечами.
— Теперь, наверное, уж ничего не выйдет. А мы двое суток под Бичке простояли. Оттуда вот вернулся назад. Заперли нас, Аннушка, теперь и с той стороны. — И, увидев испуг на лице девушки, пояснил: — Перерезали русские дорогу на Вену. У Банхиды. Так что ежели у немцев еще есть охота расследовать — пусть расследуют. — И, весело кивнув хромавшему по перрону Месарошу, крикнул: — А с тобой что, приятель?
Грузчики на эстакадах тоже заметили Месароша и Яноша Киша. Ребята возвращались из комендатуры без конвоя. Со всех сторон заспешили к ним товарищи.
— Ну что?
— А ничего. Отбой!
— Конец следствию! — пробурчал Янчи Киш. — Я-то уж побаиваться стал, что они меня прикончат, а они — следствие прикончили.
— Как? Что случилось?
— Не знаю, а только паника в комендатуре большая Один туда бежит, другой обратно… Мечутся от телефона к телефону, орут, кричат по-своему, по-немецки…
О том, что «в связи с военными действиями запрещается впредь до дальнейшего распоряжения направлять поезда по железнодорожной магистрали Бичке — Гатабаня — Комаром — Дёр — Хедешхалом», в комендатуре узнали
— Неужели это?..
— Нужно выяснить положение на линии Дорог — Эстергом — Комаром.
— Запросите выход на окружную!
Но в ответ пришли еще более устрашающие вести:
— Окружная не принимает. Сортировочные станции забиты составами до предела.
— Пусть комендатура попробует получить разрешение на вывод поездов через Обуду, по трамвайным путям.
И тут майору и одновременно жандармскому обер-лейтенанту стало ясно, что необходимо сейчас же, немедленно получить приказ на передислокацию — иначе они здесь застрянут! Если пала Банхида… А ведь еще вчера фронт прочно закрепился на линии Балатон — Секешфехервар — озеро Веленце… О, черт, телефон главной железнодорожной комендатуры все время занят!
Именно в этот момент в комендатуру влетела Клара Сэреми — в черной шубке, вся сияющая и благоуханная… В другое время майор Шнибер был бы в восторге — сейчас ему было не до нее. Однако уговорить ее уйти, заверить, что он сам забежит к ней позднее, вечерком, Шниберу так и не удалось.
— Я должна переговорить с тобой, Август! Всего два слова Ты не представляешь, какие ужасные две ночи я пережила. Муж… Москва или еще какое-то там красное радио сообщили, что мой муж жив… что он перебежал к ним… и… представь себе — стал партизаном!
— Что? — испуганно попятился майор.
— Ведь это немыслимо. Правда? Вот и я тоже говорю… Эндре Капи — и вдруг партизан! Но подполковник из гестапо был у меня именно по этому поводу… Хорошо еще, что они и меня не забрали. Но он оказался джентльменом… Настоящим джентльменом…
После обеда главный инженер депо Казар Иштван поспешил домой: помыться, побриться, сменить белье. Однако уже через час он вернулся назад — таким же небритым и чумазым, как ушел. А вечером к нему в контору постучался Юхас. Вошел и с минуту не решался даже заговорить, удивленный измученным и печальным видом Казара.
— Ну что, Юхас? — рассеянно спросил Казар, не меняя позы.
— Нет, я уж не буду вам мешать, господин главный инженер.
— Ничего… Что случилось?
— Извините, конечно, господин главный инженер… У меня тут приятель есть один… В трудное положение попал… Так что все бумаги у него в порядке, а вот квартиры нет… Несколько дней он здесь у нас перебивался. Ну, а теперь-то больше нельзя. Вот я и подумал: может, господин главный инженер выручит?..
— Как? Не понимаю… Ах да!
— Жилье ему нужно… дня на два.
Казар медленно опустил руку в карман, достал ключ.
— Вот, передайте… Опрятный человек-то? Пусть уж там поаккуратнее, беспорядка не делает. Вдруг приедет жена… — Казар замялся. — А до тех пор он может у нас пожить. Я ведь все равно теперь… здесь буду ночевать пока…
Главный инженер был какой-то странный, рассеянный. Юхасу пришлось дважды попросить какую-нибудь записку к дворнику.
…Передавая Поллаку ключ, Юхас потребовал от него только одно: чтоб в квартире инженера осталось все в. порядке, как было. Затем он поручил Аннушке Кёсеги отвести «родственника жены господина инженера» в его квартиру на Туннельной улице. Казары жили этажом выше Аннушкиной хозяйки, и девушка охотно взялась отвести молодого человека в дом, показать ему квартиру.