Свиток благоволения
Шрифт:
Доктор приехал очень быстро, как это и бывает, когда конец уже близок.
– Как она?
Доктор Стивенс протер место укола ваткой и только тогда ответил.
– Она спит, проснется через час или два. Где Саймон?
– Внизу, – ответил Мэт. – У телефона.
– Ясно. Мне надо с ним переговорить.
Диана стояла на балконе, наблюдая, как последние лучи гаснут в фиолетовых, розовых и желтых облаках, пробиваясь сквозь сетку бесконечного дождя, – не очень-то приятный выдался вечер. Она дождалась, пока Стивенс уйдет,
Поскольку она слишком долго не сводила глаз с картины предзакатных красок, помещение, где лежала больная, представилось ей в черно-белых тонах, словно негатив.
Мэт сидел, склонившись к руке матери. При звуке шагов Дианы он поднялся.
– Не вставай!
Она подтащила стул поближе к другому краю кровати. Дети долго сидели вдвоем, уставившись на спящее лицо, покоившееся на подушке, пока за окном угасал день.
Доктор Стивенс спустился по лестнице и обнаружил Саймона, беседовавшего по телефону со своим финансовым директором.
– Ну так сделайте это! Черт бы вас побрал, Джордж, разве вы мало вели эту игру, чтобы… – Он заметил доктора и, похоже, смутился: – Слушай, мне неудобно говорить. Перезвоню тебе попозже. – И он со стуком бросил трубку на рычаги аппарата.
– «Красные» уже охотятся за нами. Хотите выпить?!
– Благодарю, нет. Саймон, я…
– Да, конечно же! – Его настроение мгновенно изменилось. – Как она себя чувствует?
– Я иду по лезвию бритвы. Конечно, я должен регулировать эту боль, но если я дам ей слишком большую дозу…
– Понятно.
– Я больше ничего не могу сделать для Джинни. Но и вы тоже мой пациент. Вам необходимо поужинать, к тому же вам можно выпить виски, совсем немного, но вы можете приблизиться к спальне только после еды.
– Как вы могли ожидать…
– Потому что она спит, а вы ничем не можете ей помочь. – В голосе Стивенса прозвучало недовольство. – Не усложняйте эту проблему для нас обоих, прошу вас. Вы с Джинни были моими пациентами, друзьями с давних пор. Поверьте, все это для меня не так-то легко.
Уходя, он вскользь коснулся плеча Саймона и слегка сжал его.
Вскоре после этого спустились Мэт и Диана. Ужин прошел в полном молчании. Саймон едва прикоснулся к еде. Наконец он отложил нож и вилку с таким негромким вздохом, что вряд ли Диана слышала.
– Иногда мне хочется… чтоб это ожидание поскорее закончилось. – Он повернулся вместе с креслом к обоим детям. – Вам кажется, что я говорю что-то ужасное?
Мэт уставился в свою тарелку.
– Я думаю… – Диана почувствовала, как слезы подступают к горлу. – Ах, я не знаю, что я думаю! Что-то во мне говорит, что ты прав, потому что от этого страдает моя мать. А другая часть моего существа…
Ей хотелось сказать: «Ты прав, что считаешь так, и неправ, заявляя об этом вслух. Неправ!»
Ее словно вынудили осудить поведение отца недопустимым способом. К тому же она не доверяла своим ощущениям. Она знала, что он жил и трудился под невыносимым давлением. Она хорошо помнила, каким он был когда-то: очень высокого
Едва они пригубили кофе, медсестра позвала их наверх.
Они вошли в спальню и обнаружили, что Джинни проснулась. Женщина двигала только головой, но, похоже, боль временно отступила, а улыбка ее говорила о том, что больная осознает, кто находится перед ней.
Саймон первым наклонился, чтобы поцеловать жену; остальные последовали его примеру.
В атмосфере комнаты наметились небольшие изменения: члены семьи не могли припомнить, когда в последний раз было столь же тихо и спокойно. Мэт распахнул французские окна, чтобы впустить побольше влажного вечернего воздуха, остывшего благодаря плескавшемуся внизу морю.
Джинни молчала. Она с видимым усилием попыталась протянуть руку. Саймон мягко взял ее за кисть, хорошо представляя, какое напряжение она испытывает, чтобы преодолеть сопротивление почти парализованных нервов.
– Это я, дорогая. Извини, что опоздал.
– Добрый… день?
– Да. – Он улыбнулся прямо ей в глаза, стремясь, чтобы она поверила обману. – Очень хороший день.
– Мэт?
– Он здесь.
Джинни приподняла правую руку над простыней и сделала еле уловимое движение в направлении своего японского туалетного столика. Болезнь не повлияла на присущие обоим способности к телепатии, существовавшей между мужем и женой. Саймон знал, что она хотела.
– Драгоценности?
Джинни кивнула в ответ. Саймон достал искусно сработанную корейскую шкатулку XV века и поставил ее на постель рядом с женой.
– Саймон… – Джинни долго рассматривала свое обручальное кольцо.
То было, по мнению Дианы, самое удивительное произведение ювелирного искусства в мире: прямоугольной формы сапфир на платиновой подставке, окруженный множеством мелких бриллиантов. С того самого дня, как Саймон приобрел кольцо, любовь Джинни к нему все возрастала с каждым днем, с каждым часом, и патина времени содержала в себе преданность, которую воплощал этот подарок.
– Саймон? – На этот раз единственное слово Джинни означало вопрос.
Саймон взглянул на жену в поисках подтверждения тому, что уже знал, и кивнул:
– Да. Конечно же.
Джинни с трудом повернула голову вправо так, чтобы можно было еще раз взглянуть на дочь. Диана понимала, что сейчас произойдет, и сказала:
– Нет.
– Диана…
– Прошу тебя, ма! Пожалуйста…
Но Джинни уже взяла руку Дианы и надела кольцо ей на палец.
– Это откуп, – прошептала она.
Диана, полагая, что ослышалась, наклонилась к губам Джинни. Но та вновь прошептала: