Свобода
Шрифт:
...Министры, сидящие в первом ряду, не мигая смотревшие на него, иногда нервно сглатывали слюну, и, казалось, думали совсем о другом.
– Прекратите все эти внутренние разборки!.. Это вам не партия "Свобода"!.. Прекратите эту анархию!..
...Где-то опять начали бурить землю. И не где-то, а прямо здесь, под трибуной...
...Он явственно ощущал под ногами вибрацию мотора...
...Лоб покрылся испариной холодного пота...
– До каких пор будет продолжаться это безразличие?.. Ведь сейчас мы уже не под
...Но никто, казалось, не слышал слов, которые в другое время вызвали бы в зале переполох, внесли червей смятения в души тех, кому они адресованы... Или это ему так казалось?!.
Сидящие в первом ряду заместители премьера и чуть поодаль от них министр сельского хозяйства со спокойными лицами смотрели на него.
...Он попробовал жестикулировать, чтобы усилить воздействие слов, но взмахи рук никак не соответствовали настрою речи, они бессмысленно двигались в воздухе, свидетельствуя о том, что внутри него нет ни капли гнева или злобы, и он совершенно спокоен. Убрав руки подальше за спину, продолжил.
– В первую очередь это относится к ответственным работникам министерства сельского хозяйства, и, прежде всего, лично к министру, на которого я возлагал большие надежды...
...Но и после этих слов ни единый мускул не дрогнул на лице министра. Все так же, не мигая, министр продолжал смотреть на него... Словно ждал, что он еще скажет. Потом ему показалось, что министр, удобнее откинувшись на спинку кресла, взглянул на сидящих рядом. А потом и те тоже сели поудобнее. А потом министр, не сводя с него глаз, широко раскрыл рот и сладко зевнул...
...А гул бура все нарастал. Или это ему так казалось?!.
...Сердце нервно забилось в груди... Прервав речь, он взглянул в зал. В задних рядах люди так же удобно расположились в креслах и со скучающими лицами смотрели на него... Казалось, глядя на него, все на самом деле прислушивались к гулу, идущему из-под трибуны, и обо всем знали. Терпеливо сложив руки на груди, они ждали, чем закончится этот спектакль.
...Они понимали искусственность его "гневной" речи, понимали, что в какой-то миг, каким-то чудом он потерял ту внутреннюю нить - и теперь при отсутствии гнева и злобы, он искусственно пытается возродить их.
...На мгновение уши его заложило. Закончив говорить, он под бурные аплодисменты вернулся на место.
...Колени дрожали. Гул прекратился.
***
...Высокие, тяжелые двери мавзолея были плотно закрыты. Лицо атлетического роста часового в парадной форме вот уже сколько времени было неподвижно.
Очередь посетителей, как хвост дракона, вилась вокруг мавзолея. Промерзшие, усталые люди раздраженно ворчали.
– Можно подумать, там досыта накормят...
– с нервным смешком сказал кто-то впереди.
–
...Лицо часового было непроницаемо... он и глазом не моргнул. Казалось, солдат вытесан из эбонита.
...Еще через некоторое время кто-то вышел из очереди, подошел к часовому, встал прямо напротив него, упер руки в бока:
– Эй... ты что, глухой?!. Не видишь, сколько народа собралось?.. Не видишь, что бедняги уже посинели от холода?.. Есть в тебе хоть капля человечности?.. Слышишь, даже слова похожи: челове-к, челове-чность...
Потом вдруг почему-то люди подхватили эбонитового часового на руки и криками потащили куда-то вниз...
Вокруг мавзолея опустело...
... Подняв воротник пальто, он подошел к дверям мавзолея, ухватился двумя руками за бронзовую ручку и потянул на себя.
Двери были закрыты изнутри. Оттуда доносился чей-то шепот.
...Он прижал лицо к щели между створками и заглянул внутрь...
В мавзолее горели свечи, какие-то люди в долгополых белых одеяниях медленно прохаживались, о чем-то тихо переговариваясь... Слышался странный запах дыма...
А потом чей-то глаз приник к той же щели с другой стороны и посмотрел прямо на него, из-за двери послышался жаркий шепот:
– Пришел наконец-таки...
...Потом что-то заскрипело, звякнуло по ту сторону, и створки дверей тяжело приоткрылись...
...Человек с длинной, седой бородой в высокой накрахмаленной белой шапке - священник Иосиф, впустил его внутрь и, набросив тяжелый железный крюк, запер дверь.
Как этот оказался здесь, - мгновенно пронеслось в его голове, - ведь он там... у елок... в морозной Москве...
– Проходи, - сказал священник, свернув куда-то вправо.
...В огромном полутемном зале с мраморными колоннами толпились люди. Они, как в музее, прохаживались вдоль стен, что-то рассматривали, полушепотом переговаривались друг с другом...
Иосиф подвел его к прозрачной коробке, стоявшей на бронзовом пьедестале в самом центре, перекрестившись, сложил руки под животом.
...Полумрак не позволял ему разглядеть лицо лежащего в коробке. Не решаясь наклониться и посмотреть внимательней, он молча заложил руки за спину.
Иосиф, немного постояв, вновь осенил себя крестом и с легким поклоном отошел куда-то в сторону.
...Воровато оглядевшись по сторонам, убедившись, что рядом никого нет, он наклонился и, прищурясь вгляделся в лежащего в коробке и... сердце его замерло:
– Это же...
– Да, да, - повелительным голосом произнес кто-то сзади.
– Так получилось... Ведь умер же он...
– Но... ведь...
...Отвечавший ему стоял подле колонны, и поэтому лица его в тени не было видно, а голос был незнаком. Впрочем, это не имело значения...