Свободное падение
Шрифт:
Свет кухонного плафона плескался в коньячных бокалах, в перламутре чашек стыла кофейная гуща, три сигаретных дымка вились, сплетаясь один с другим, выискивая друг в друге опору.
И находили!
– Девчонки, что бы я без вас делала… Люблю вас.
– И я вас.
– И я…
Хлюпанье носом, чмоки в щёку.
Потом Белка – неисправимая оптимистка – утирала ладошкой слёзы солидарности.
– Эй, клюшки! Это что за мокрота? Фиг им всем – не дождутся! Плевать на них с высокой горки! Да, хоть с колокольни! Хоть с орбитальной станции!
Чаще всего такие посиделки случались у Петраковой – вот где была нужда в подруготерапии! Влюбчивая родилась как кошка, а мужики – ясен пень! – сволочи.
Когда слышался в телефонной трубке плачущий голос подруги, Кристина с Белкой ехали в другой конец города, где Петра снимала квартиру подальше от пьющего отца и вечных семейных разборок.
– Ну, блин, кошёлка! – возмущалась Белка. – Тебе – ля-ля-ля, бла-бла-бла! – вот такенную лапшу на уши, а ты повелась, как последняя лохушка. Ты сначала присмотрись, чё за мужчинка, а потом в спальный мешок к нему прыгай.
– Белинская, не остри тупым углом, а? Знаешь, сколько мужчин надо поменять, пока найдёшь того, который согласится с тобой жить?
– Не знаю, и знать не собираюсь.
– Ну и блюди себя для своего мифического олигарха.
– Твоя философия похожа на рассуждения алкоголика: чем больше я пью, тем сильнее дрожат руки, чем сильнее дрожат руки, тем больше проливается мимо стакана. Значит: чем больше я пью – тем меньше я пью.
– Ну и? Не поняла.
– А чё тут понимать! Чем чаще ты меняешь мужчин, тем меньше надежды на то, что тот, кого ты ищешь, воспримет тебя всерьёз.
Разными были Петра и Белка: одна вечно обжигалась, ходила на грани потери женской гордости, вторая чуть ли не в монашки записалась, скептически глядя на окружающих мужчин: «Второй сорт – не брак!»
Хоть и были все три подруги разными, а в красоте друг другу не уступали. Про них говорили, что они подбирали друг друга по внешности. Другие подбирают подруг по интересам, по социальному статусу, по принципу «против кого дружим». А они по красоте.
Ага! Сидя на горшках в детском саду подбирали друг друга. Сцыкухи сопливые!
– Две подруги у меня, – вздыхала Белка, – и обе дуры. Авдееву видели?
Кристина едва слышала про Авдееву, сердце сжималось: украла у неё жизнь, исполнив все те мечты, которые наметила себе Кристина. Поэтапно, не торопясь и будто дразня: Мещерский, журфак, телевидение. Удачливая во всём. Как это назвать, если не плагиатом? Списала у неё жизнь, как контрольную по алгебре.
– А ничего так на экране смотрится, – одобрительно кивала головой Белка.
– Нифига себе «ничего». Второе место в конкурсе красоты среди дикторов телевидения.
Кристину злил этот разговор, как и всё, что было связано Авдеевой.
– Всё, хватит тайгу пылесосить. – Она решительно собирала со стола рюмки и кофейные чашки, относила их в мойку. – Идём на прогулку. Себя показать и над другими посмеяться.
Шумно прихорашивались у зеркала, шутливо оттесняя друг друга плечами. Петра – шатенка с рыжинкой, с горящими глазами; Белка – блондинка, то и дело забывающая о собственной же установке быть строгой и неприступной. Весело хохотали, отталкивая друг друга бёдрами: «Посторонись, тётки!»
Галдели, стучали каблучками по лестничным пролётам, выходили из подъезда: высокие, стройные, походка от бедра.
«Тёткам» было по двадцать пять, они собирали на улицах восхищённые взгляды, были ещё молоды, но уже знали жизнь, и только одного не могли понять – почему мужчины стелются перед ними, а женятся на «серых мышках».
После Тимура Кристина целый год не пускала в свою жизнь мужчин, потом появился Вова. Даже два Вовы. Нет, физически он был одним человеком, но присущее большинству мужчин раздвоение личности было у него так сильно развито, что Кристина воспринимала его как двух разных людей. Раздвоение было чётким и понятным как на шкале термометра: вот тебе плюс, а вот минус. Между ними только ноль – точка отсчёта.
Для Вовы такой точкой была эякуляция. До секса он был само обаяние: дарил цветы, мыл посуду, хохмачил. Кристина почти любила его. Пройдя критическую точку, Вовчик кардинально менялся: мог часами не разговаривать с Кристиной, равнодушно потягивал перед телевизором пиво, лениво отвечал на вопросы.
Кристина даже называла его по-разному, мысленно, конечно: Вовчик-до и Вовчик-после. Чтобы чаще общаться с тем, который «до», она всячески ускользала от секса: то устала до беспамятства, то «гости». Но как ни оттягивала она минуты близости, а Вовчика-до с каждым днём становилось всё меньше.
Кристина не стала ждать, когда Вовчик-после полностью вытеснит своего «близнеца»: свалила в две спортивные сумки мужские вещи из шкафа, достала из ящика для белья грязные носки, подчистила полочки в ванной. Когда Вовчик вернулся с работы, сумки стояли у порога.
О! Он был сообразительным малым: не проронив ни слова, изогнул в защитной усмешке угол рта, иронично отсалютовал Кристине, по-военному чётко поднеся к виску сложенные вместе указательный и средний пальцы. Она с полной серьёзностью отсалютовала ему в ответ, ногой подвинула к порогу одну из сумок. Дождалась пока он вынесет сумки за порог, захлопнула дверь.
Кристина не переваривала старомодную «Иронию судьбы», заезженную сильнее, чем то, что в учебнике литературы, но песня о тяжёлом земном шаре крутилась в голове. Кому шар, а кому край подоконника, но он теперь уже точно не уплывёт под ногами. Прощайте безвременно почивший Вовчик-до и спасибо вам Вовчик-после, что я больна не вами.
Без Вовчикиной финансовой поддержки Кристине стало трудно сводить концы с концами. Она распродала последние побрякушки, оставшиеся от сытой жизни с Тимуром, устроилась на работу. Отвечала на телефонные звонки, скакала пальчиками по клавиатуре, скармливала принтеру пачки бумаги и деликатно пыталась избавиться от назойливых домогательств шефа. Всё как у людей.