Свободное падение
Шрифт:
Она взяла на работе две недели за свой счёт. Из дома выходила только в магазин. Во время одной из таких вылазок, её остановила возле подъезда одна из соседок.
– Видела вчера твоего. Там, на углу дома стоял. Темно уже было, а он всё в тени прятался. Сигареты четыре скурил, не меньше. Несколько раз окурок отшвырнёт, к подъезду направится, а потом с полпути – обратно. И опять курит.
Кристина пошла к углу дома. На асфальте – четыре окурка, фильтры искусаны в вату. Кинулась звонить, – сотовый вне зоны. Поехала в другой конец города, туда, где Егор до встречи с ней жил у приятеля в частном доме.
Напрасная дорога: «Уехал… не знаю… ничего не оставлял… если узнаю, сообщу». Бумажку с номером её телефона приятель выкинул здесь же у калитки, едва Кристина отвернулась, чтобы уйти.
Кинулась к бывшей жене Егора, с которой он три года уж как был в разводе. Та только непонятливо кривила презрительные губы.
Кристина выть была готова… Где ты, чёрт тебя побери! Ведь будешь всю жизнь маяться, пережиток совковый!..
Два дня металась по городу – тщетно. Ушёл, не оставляя следов. Разведбат, блин.
Неделю Кристина не выходила из дома. Волосы не чёсаны, желудок ноет, в холодильнике пусто. Всё же заставила себя оторваться от неприбранной постели, вышла в магазин. Город чужой, будто она не выходила из дома несколько лет. Вернулась спешно, словно гнались за ней.
Торопливые звонкие ступени, карцер лифта, неподатливый замок.
В прихожей шарахнулась от зеркала – чужое лицо! Кинулась умываться. Провела руками по лицу сверху вниз. На секунду из-под пальцев показались прежние молодые глаза, но мокрые ладони скользили ниже, натянувшаяся кожа возвращалась на место, обозначая припухлости под глазами, первые морщины. Кристина устало опёрлась о края фаянсовой раковины, скривила в усмешке губы.
Кэтрин Зета-Джонс мухосранского масштаба…
Пошла в комнату, переоделась в свежую футболку. Швыряла с полки на пол стринги, пока не нашла пару новых, неношеных. Переодела. Хотела надеть джинсы, но подумав, швырнула их на диван, лунатичной походкой голоногая пошла на кухню.
За окном расхлестался ливень, гром покатился мимо, краешком задев задребезжавшую оконную створку. Кристина выпила рюмку водки, закурила сигарету, бессмысленно глядя в пустую пепельницу.
Сколько не катайте пальцем кристаллики соли, а не почувствуете ничего кроме острых граней. Только содрав с пальца кожу, можно по-настоящему почувствовать, что такое соль. С души тоже можно снять «кожу». В тот момент Кристина чувствовала это очень остро.
Мир плывёт в лёгком тумане. Сигаретный дым как вьюнок ищет опору, но не находит и, прогибаясь, утягивается под верхний край открытой форточки. Прочь с «седьмого неба», туда, где провинциальные девятиэтажки тают за марлёвкой летнего ливня.
Ни водка, ни телефон, ни верная Тони Брэкстон, уже не спасут от пустоты. Но попытка, не пытка.
Ноготок с ободранным лаком тычется в «иконки» на дисплее смартфона. Петракова вне зоны уже два месяца. Укатила с новой «любовью» к чёрту на кулички. За всё время от неё только одна эсэмэска: «Инета и моб связи нет, зато природа! Зашибись! У меня всё класс. Люблю вас».
Может, в этот раз у неё всё образуется?
Палец гонит по дисплею строки. «Белочка Париж» – ноготок клюёт, вызов пожирает километры.
К тридцати годам Белка и удача, наконец, встретились на одном направлении. Курс зюйд-вест: Эйфелева башня, Сена, Монмартр, что там ещё?
– Крыська-а-аа!!! Ты-ы?! – Белка едва не визжит от восторга на том конце Европы, как сопля малолетняя, будто у неё там белый пушистый щенок, которого она тискает и чуть ли не съесть хочет от обожания, но в то же время сдерживает чувства, боясь сделать ему больно. – У-уу… как я рада тебя слышать. Ты как?.. Да ладно, что я – я в порядке. Ты не представляешь себе, какой он классный! Не миллиардер, конечно, но нам и миллионов хватит. Правильно?
– Рада за тебя.
– Зайди на «Одноклассники» я там пару новых фоток выложила… Погоди, ты так и не ответила, сама как? – восторг на том конце вдруг притихает. – Что-то голос твой мне не нравится. Эй, мать, ты чего?
Кристина молчит, пытаясь преодолеть дрожь в горле. На том конце – настороженное ожидание. Гром катает над крышей шары – в дальнюю лузу, за горизонт.
– Не переживай, я в порядке, – наконец говорит Кристина. – Просто по тебе очень соскучилась.
– А я как соскучилась!
– Знаешь, я тебе позже позвоню, батарея садится. Пока, целую.
– И я тебя, – в голосе Белки секундная обескураженность. Спохватившись, она кричит вдогонку: – Крыська, будь умницей.
– Ты же знаешь, я всегда умница…
Смартфон безвольно сползает по щеке. Разбухшая оконная створка скрежещет, цепляясь за раму. Капли прыгают в комнату. Ливень шипит как яичница на сковороде.
В памяти осталось совсем мало из физики: «кинематика… свободное падение тел… в вакууме массой тела можно пренебречь…»
Ха! Пятьдесят пять килограммов без джинсов и босоножек.
Мокрая футболка липнет к телу, забытая в пепельнице сигарета прядёт одинокую голубую нить. Кристина босыми ногами стоит за окном на краю скользкого жестяного отлива и пытается найти в душе хотя бы малую толику страха перед ускорением свободного падения.
Буковки
Блик солнечного сканера скользит по автомобилям: капот, дверки, багажник… белый, чёрный, серебристый. Красная точка у перекрёстка. Пауза.
Считаю циклы светофора как баранов перед сном – не успокаивает. Может анонимный "доброжелатель" ошибся? Может, просто пошутил?
Припаркованная на тротуаре неброская "Хонда Сивик" превратилась в наблюдательный пункт. Кофе эспрессо, мятые пластиковые стаканы, бесконечная эстафета сигарет. Жестяная шильда на фасаде: "Набережная, 17"
Алиса появляется через час, когда от кофе и никотина уже мутит. Она тонка там, где у неё шестьдесят и захватывающе изгибиста в тех местах, где по всеобщему заблуждению должно быть девяносто. Счастливая улыбка, походка от бедра. Из многочисленных застолий с родственниками знаю родословную жены назубок: русские, татары, украинцы. Латиноамериканцами не пахнет, тем не менее, все упорно называют её женщиной типа "латинос".