Свободные размышления. Воспоминания, статьи
Шрифт:
Достоевский не отказался от этих определений, он только сдвинул их с постоянных мест и показал, что они находятся в самом человеке, в каждом человеке, что они могут совмещаться, существовать одновременно и что в этом совмещении ключ к пониманию человека вообще, а особенно человека современного, человека XIX столетия.
Первый опыт такого изображения человека Достоевский осуществил в своем комическом романе «Село Степанчиково и его обитатели», в трактовке поведения Фомы Опискина, который тиранствует над всеми обитателями села Степанчикова, изображая при этом себя их жертвой 375 . Душевная диалектика Фомы Опискина была у Достоевского первым опытом изображения того типа сознания, которому он сам нашел название – «подполье» – и открытие которого считал своим новым словом в русской литературе (16, 329).
375
См. комментарий А.В. Архиповой: Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений:
В русской духовной жизни конца 1850-х годов проблемы Просвещения стали неожиданно актуальны. Дело в том, что общественное мнение эпохи сформировалось под сильнейшим влиянием идеологов «Современника», прочно стоявших на просветительских позициях 376 .
Как известно, Достоевский с первого же появления в печати после каторги начал прямую, публицистическую и художественную, полемику с идеологами «Современника» 377 . Не касаясь собственно публицистики Достоевского в журналах «Время» и «Эпоха», равно как и «Записок из подполья», о которых в этом смысле очень много написано 378 , я хочу остановиться на одной из форм полемики Достоевского с Просвещением – на его женских характерах.
376
Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. Л., 1964.
377
Кирпотин В.Я. Достоевский в шестидесятые годы. М., 1966. С. 150 – 171.
378
Скафтымов А.П. «Записки из подполья» среди публицистики Достоевского // Slavia. 1929. Т. VIII. Вып. 1. С. 101 – 117; Вып. 2. С. 312 – 314.
В романе «Игрок», который создавался одновременно с последней частью «Преступления и наказания», Достоевский впервые вывел женский характер как сочетание тирана и жертвы, то есть как женский вариант трагедии подполья. Полину, главную героиню «Игрока», и других героинь Достоевского Мочульский назвал «фатальными женщинами» 379 . Другие исследователи предпочитают просто говорить о «женщинах Достоевского» 380 . Но ни у кого не появляется сомнения в том, что эта галерея женских образов есть художественное открытие Достоевского.
379
Мочульский К. Жизнь и творчество Достоевского. 1980. С. 259.
380
См.: Гизетти А. Гордые язычницы (К характеристике женских образов Достоевского) // Творческий путь Достоевского. Л., 1924. С. 194 – 206.
Это новое понимание женской психологии было впервые высказано в статье, на которую первым обратил внимание Г.М. Фридлендер 381 . Статья написана не Федором, а Михаилом Достоевским и напечатана в журнале их общего хорошего знакомого по кругу петрашевцев, А.П. Милюкова 382 . Это рецензия на только что поставленную «Грозу» Островского. М. Достоевский пишет, что у женщин, подобных Катерине, «есть свой фатум 383 . Только он не вне их: они носят его в собственном сердце» 384 . И далее: «Они очень податливы на любовные искушения и мало с ними борются, как будто заранее знают, что им не побороть врага» 385 .
381
Фридлендер Г.М. У истоков «почвенничества» (Ф.М. Достоевский и журнал «Светоч») // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1971. Т. XXX. Вып. 5. Сентябрь – октябрь. С. 400 – 410.
382
Достоевский М.М. О «Грозе» А.Н. Островского // Светоч. 1860. № 3. Критическое обозрение. С. 1 – 36.
383
К. Мочульский не знал этой статьи, когда дал свое определение женщинам Достоевского.
384
Достоевский М. О «Грозе» А.Н. Островского. С. 22 – 23.
385
Там же. С. 22.
При этом, однако, сознание того, что они преступают ту нравственную норму, которую сами чтут, сообщает им какое-то особенное чувство гордости своим поступком. Еще не совершив греха, Катерина «с какою-то сладострастию, с какой-то удалью думает уже о той минуте, когда все узнают о ее падении, и мечтает о сладости всенародно казниться
Прав Г.М. Фридлендер, который на основании вышеприведенных суждений Михаила Достоевского заключает: «читая эти слова, мы невольно видим перед собой не столько героиню драмы Островского, сколько героев и героинь еще не написанных в это время романов Достоевского 60 – 70-х годов» 387 .
386
Там же. С. 23.
387
Фридлендер Г. У истоков «почвенничества». С. 407.
Первый опыт разработки женского характера, полностью подчиненного собственным иррациональным страстям и влечениям, был, как мы уже говорили, осуществлен Достоевским в романе «Игрок».
Один из персонажей «Игрока», англичанин мистер Астлей, замечает в разговоре с главным героем романа, Алексеем Ивановичем: »Одни русские могут в себе совмещать, в одно и то же время, столько противоположностей» (5, 313). На таком совмещении противоположностей Достоевский строит и характеры, и отношения русского мужчины и русской женщины – Полины и Алексея Ивановича; он показывает в самой их любви необъяснимое соединение противоположных чувств: притяжения и отталкивания, тиранства и жертвенности.
В одном из первых разговоров между Полиной и Алексеем Ивановичем она ему заявляет: «Вы мне ненавистны – именно тем, что я так много вам позволила, и еще ненавистнее тем, что так мне нужны» (5, 214). Сам же Алексей Иванович, когда думает о своей страсти к Полине, готов на все, на любое преступление – совсем как персонажи «Мертвого дома», например Баклушин. «И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И еще раз не сумел на него ответить, т.е., лучше сказать, я опять, в сотый раз, ответил себе, что я ее ненавижу. Да, она мне ненавистна. Бывали минуты (а именно, каждый раз при конце наших разговоров), что я отдал бы полжизни, чтоб задушить ее! Клянусь, еслиб возможно было медленно погрузить в ее грудь острый нож, то я, мне кажется, схватился бы за него с наслаждением» (5, 214).
К тому же Алексей Иванович видит себя не только палачом Полины, но и ее жертвой, и ее рабом. «Мне кажется, она до сих пор смотрит на меня, как та древняя императрица, которая стала раздеваться при своем невольнике, считая его не за человека» (5, 215).
Русский характер во всей его иррациональности и непредсказуемости – это главная тема в «Игроке». Варианты того, как Достоевский понимает этот характер, представлены всеми персонажами романа, женскими не в меньшей степени, чем мужскими.
Русским персонажам романа противопоставлены двое французов: сомнительный маркиз де Грие и несомненная профессиональная авантюристка, мадемуазель Бланш. Конечно, фамилия «маркиза» – де Грие – должна вызвать у читателя ассоциацию со знаменитым романом аббата Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско».
Почему же Достоевский вспомнил в «Игроке» именно этот роман?
Манон как женский персонаж могла ему запомниться удивительной силой влияния на своего возлюбленного, и не меньше – органической аморальностью. Аморальность, то есть внеморальность Манон, – это ее натура, это она сама, хотя де Грие в романе Прево убежден, что она совсем другая, а ее поведение – это что-то наносное, внешнее. Так понимает основную коллизию романа Прево Н.Я. Берковский:
«У аббата Прево история Манон строится на постоянных двоениях. Есть фактическая, материальная биография у этой женщины, которая ужасна – тут одни измены, тут продажность и предательство. Но кавалер де-Грие верит в другую, лучшую Манон, та затаилась и пребывает где-то в неисследимой глубине душевной и когда-нибудь выйдет на сцену фактов и простых реальностей. Его любовь, его жертвы – все от этой веры» 388 .
Достоевский помнил роман Прево еще в связи с литературными увлечениями своей молодости. Жорж Занд, столь им любимая, варьировала основную ситуацию «Манон Леско» в своем романе «Леоне Леони» 389 . И позднее к «Манон Леско» обращались часто. Александр Дюма-сын в романе «Дама с камелиями» заставляет Альфреда читать своей возлюбленной роман Прево 390 . О значении романа Прево для последующего литературного развития писал еще В.Р. Гриб в статье 1935 года: «Прево можно считать истинным родоначальником и предшественником литературы о “ночной стороне души”, игравшей столь важную роль в XIX веке, начиняя от романтиков и кончая Достоевским и его бесчисленными эпигонами в XX веке» 391 .
388
Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л., 1973. С. 382.
389
Cellier L. Le mythe de Manon et les Romantiques francais. L’abbe Prevost // Actes du Colloque. Publications des Annales de la Faculte des letters Aix-en-Provence. Nouvelle serie. 1965. № 50. Р. 262.
390
Ibid. Р. 263 – 264.
391
Гриб В.Р. Избранные работы. Статьи и лекции о зарубежной литературе. М., 1965. С. 282.