Свод
Шрифт:
Вспомнив причину своего вчерашнего гнева, пан Савицкий не стал углубляться в подробности своих деликатных воспоминаний, а великодушно приказал Адаму освободить окончательно раскаявшегося Юрко и налить тому вина прощения ради. За подоспевшим завтраком паны и сами с удовольствием причастились. Само собой, после этого всем стало заметно легче.
Свод, едва только отступило похмелье, поймал себя на мысли, что в эту ночь, он несмотря ни на что, прекрасно отдохнул. Всё же, что ни говори, а Война оказался прав, баня отличное лекарство для тех, кто отягощён разного рода воспоминаниями.
Как ни хорошо было у Савицких, но в полдень гости засобирались в дорогу. Пан Матей по этому случаю, был просто безутешен.
— Куда вы, — отговаривал он их, — поедете сейчас, и будете спать в каком-нибудь габрейском местечке[vi]. А так завтра бы, с самого утра, …а Якуб? Ведь выезжая с рассветом, добрались бы куда как дальше?
Свод прекрасно понимал, какие цели преследует молодой хозяин имения, приводя веские доводы по поводу переноса их отъезда, однако в глазах Якуба Войны ясно читалось: «Прости, мой друг, но чтобы ты не сказал, нас ждёт дорога».
Савицкий был прав. Вечер застал их у какого-то еврейского местечка. Из-за воспоминаний о весёлой компании, или о том, что пан Матей как-то уж очень нехорошо отзывался о том, где им придётся сегодня спать, поезд пана Войны проследовал мимо этого селения. Не заставила себя долго ждать и ночь.
Их поезд остановился посреди небольшой деревеньки. На постой попросились к русскому священнику, живущему «греческим законом»[vii]. Свод, обознавшись в полутьме, полным почтения голосом поприветствовал попа «миссис», что ничуть не обидело святого отца, не знающего английского. Впрочем, виной тому было только нежелание правоверных священников обучаться иным языкам.
Ужинали скромно, благо раньше весьма плотно отобедали в лесу, а утро нового дня встречали с восходом. Это священник постарался продемонстрировать гостям свою глубокую набожность и потому молился особенно усердно, как самый закоренелый язычник, с того самого момента, когда лучи холодного осеннего солнца едва озолотили чистый и высокий небосвод.
Завтракали дважды: скромно у того самого набожного священника и немного погодя в лесу. После второго завтрака жизнь приятно преобразилась. Мягко светило солнышко, лесная дорога стала заметно шире, и докучающие ранее ветки не могли отвлекать Свода и Войну от подбирающейся дрёмы. Вскоре они крепко уснули под монотонное поскрипывание колёс и рессорных стяжек, расположившись, друг напротив друга на мягких поездных диванах.
Экипаж, тем временем, двигался всё дальше и дальше. Как-то совсем уж незаметно подошло и обеденное время. Слуги, заметив впереди достаточно большое поселение, остановили поезд и разбудили пана Войну.
— Паночку, — легонько постучал в окно Збышек, самый молодой из них, — апапярэд Руднікі[viii].
Дождавшись, когда заспанный пан Якуб выглянет в окно, слуга указал в сторону села:
— Пан Война, мы 'yжо не раз тут былі з панам Крыштафам. У iх карчме робяць пад’есці хутка і смачна[ix].
— Тут, пан, — вступил в разговор и Зыгмусь, — даже сенаторов содержат на довольствии, когда те разгуляются тут без Короля. Или …вы, мой вельможный пан, снова желаете откушать по-походному?
— Что случилось? — Осведомился, зевая помятый сном Свод, выглядывая из-за плеча Якуба.
— Нам, — ответил тот вполоборота, — предлагают откушать горячего в местной корчме. Я думаю, на этом мы сэкономим просто массу времени.
— А что, — колко пошутил Ричи, — мы уже экономим?
— К счастью пока только время, — парировал Война, открывая дверь. — Ну, что ж, — обратился он к Зыгмусю, не отрывая взгляда от раскинувшегося перед его глазами пейзажа, — будь по-твоему. Давай отобедаем в корчме. Только обустрой там всё побыстрее. Вот, — Якуб отсчитал слуге четверть талера мелкой монетой, — скажешь хозяину, чтобы подал к обеду вина, да, и про себя там не забудьте, не помирать же вам с голоду...
— Благодарю, — с нескрываемой радостью поклонился слуга и подмигнул своему молодому коллеге, мол, учись, пока я жив. В один миг они взобрались на козлы, и экипаж плавно тронулся в путь. Якуб вернулся на ещё хранящее его тепло место, закрыл болтающуюся на ухабах дверь и сладко потянулся. Свод, глядя на это, тихо произнёс:
— Эти шалопаи, похоже, забыли, кто должен закрывать дверь. Как бы они, одурев от голода, не привезли нас на обед в какой-нибудь хлев.
— Обижаете, Ричи, — ответил Война, — за всё время пути у нас ещё ни разу не было случая убедиться в том, что мой дядя отрядил нам в дорогу неумёх…
Едва богатый конный поезд подъехал к добротно обустроенной корчме, один из помощников корчмаря пулей вылетел на порог, и моментально приценившись к экипажу, принялся услужливо вертеться вокруг важных господ.
— Ну и жулик, — сказал, глядя на это, Свод, — должно быть ему тут неплохо живётся.
— Ну что вы, Ричмонд, — напуская на себя царственное величие, вальяжно произнёс Якуб, — это просто добрый человек…
— Как же, — проходя в здание корчмы, заключил Свод, — посмотрел бы я на него, будь мы с вами не в дорогих немецких платьях…
Вопреки опасениям Свода обед получился славным. Дошло до того, что, выйдя после него во двор Ричи, к удивлению Якуба, наконец, вспомнил о своём носовом платке. Он демонстративно достал его и стал с ленцой обмахивать своё лицо от проступившей послеобеденной испарины. Какая-то безумная муха, видно потерявшаяся во времени и не отошедшая как должно на зимнюю спячку, пролетая мимо, не преминула приклеится к плоскому английскому лбу…
Слуги уже были наготове. Двое сидели на козлах, а третий, стоящий на заднем коньке, томно отметился смачной отрыжкой. Заметив господ, он тут же по-солдатски приосанился…
— Пан, — услышал позади себя Война голос корчмаря и обернулся:
— Что-то случилось, милейший?
— Нет, молодой пан, ничего, однако ж, я не советовал бы вам ехать сейчас через площадь. Езжайте в объезд, возле мельницы.
— А что так?
— На площади сейчас многолюдно, не проехать. Будуць біць пакаранку[x].
Свод насторожился:
— Что он говорит?
— Подождите, Ричи, — остановил его Якуб и снова обратился к корчмарю. — И что, это надолго?
Хозяин корчмы пожал плечами: