Свод
Шрифт:
Вечерняя трапеза удалась. Много шутили, разговаривали. Якуб Война очень понравился Йонсонсам, однако ужин ужином, а обедали Якуб и Свод уже в пути. Всё же не стоило пану Бенедикту, дабы усилить эффект от общения с племянником в глазах соседей сообщать тем, что отец Якуба отдаёт ему имение Мельник возле Драгичина[ii], где пан Криштоф Война — Писарь Великого Княжества Литовского и королевский подскарбий намерен открыть серьёзное литейное производство.
Будь Якуб менее воспитанным, и люби он немного меньше своего дядюшку, нечаянно выдавшего секрет брата, он уехал бы тот час же, даже не глядя на ночь, а так, он отправился
в путь лишь с восходом солнца. Пан Бенедикт вначале расстроился и злился на самого себя за неуместную болтливость, однако к утру, немного поостыв, он уже даже тихо радовался, глядя на то, как же всё-таки ярко проявлялась кровь рода Войны в Якубе.
Сам дядюшка ехать не мог, но отписал в дорогу своему любимому племяннику отправное письмо, отрядив также в его распоряжение свой трёхконный поезд, неприлично толстую мошну денег и слуг.
С этакой свитой, да ещё и в платьях на немецкий манер, Якуб и Свод выглядели, по меньшей мере, представительно, появившись на исходе дня в пределах одного из пограничных разъездов Великого Княжества Литовского. Судя по всему, на этом пропускном посту подобные важные господа были большой редкостью. Об этом говорил хотя бы тот неподдельный интерес, с которым встретили их появление стоявшие на разъезде жолнеры[iii].
Служители закона хоть и были в должной мере преисполнены такта, но долго и с нескрываемым любопытством изучали богатый поезд вельможных господ. Заметив, как проезжие протянули старшему сотенному отправное письмо с большой сургучной печатью, они заметно поубавили свой пыл и, дожидаясь решения своего старшего, не снимая рук с эфесов оружия, застыли непреодолимой стеной перед мордами панских лошадей.
Свод не без интереса наблюдал за тем, как, морщась в лучах перевалившего за небесную гору солнца, старший пограничного разъезда ещё раз внимательно перечитал отправное письмо с известным в Литве вензелем, давая возможность своим подчинённым в полной мере рассмотреть отборных скакунов тех немногих, кому бог отмерил редкую судьбу: шиковать и жировать.
Вскоре старший жолнер, использовав все допустимые предпосылки для мелких проволочек, указывая тем самым проезжающим на то, кто всё же здесь хозяин, вернул отправное письмо Якубу и одарил того попутно какой-то короткой речью. Проезд тут же открыли и сотенный, в знак особого почтения к проезжающему мимо молодому пану, приподнял край своего смешного синего колпака.
В окне тяжёлого экипажа, чинно раскачивающегося на разбитых ухабах дорожной колеи, проплыл неровный строй вояк, а за ними и массивный пограничный столб. Лицо младшего Войны выражало лёгкую растерянность.
— Что случилось, мистер Война? — находясь в приподнятом настроении от происходящих вокруг вещей, весело спросил Ричмонд. — Похоже на то, что этот смешной воин в синем колпаке имел неосторожность рассказать вам грустную историю своей первой любви?
— Нет, Свод. — Проигнорировав шутливый тон иностранца, ответил Якуб. — Сотенный сказал, что сильно беспокоится за нас.
— Да что вы?! — ещё больше оживился англичанин. — Хотите, верьте, хотите, нет, но на его месте я бы больше беспокоился о себе. Возьмите в сравнение хотя бы объём вашего кошелька и болезненную худобу его дырявой мошны. Не смешите меня, Якуб.
— Кошелёк? — Возмутился Война. — Какой кошелёк? Он тут совсем не причём…
— Причём, мой друг, причём. Кошелёк всегда причём. Ну да бог с ним. Раз это не так, расскажите тогда, о чём беспокоится этот шут …в синем колпаке?
— Он сказал, чтобы мы, по пути в Драгичин старались не сворачивать с больших трактов. В лесных деревнях заезжих людей, особенно относящих себя к римской или греческой церкви Христа, крестьяне, до сих пор живущие со старыми Богами, могут даже убить. Всё дело в том, что церковь Христа, ступая на эти благодатные земли, в своё время отобрала жизнь каждого третьего славянина-язычника. Так что теперь своим жестоким «гостеприимством» полешуки попросту отдают долги.
— О!
— Да, Ричи, так оно и есть, и это ваше брезгливое «о!» здесь совершенно неуместно. Вы плохо знакомы с нашей культурой.
— Нет, — возразил Свод, — я не просто «плохо знаком с вашей культурой», я с ней не знаком совершенно. Скажу больше, только вы, пожалуйста, не обижайтесь, я еду с твёрдой уверенностью в том, что Литва просто кишит погаными язычниками. По крайней мере, так утверждал один из моих знакомых епископов. Теперь и этот, …в синем колпаке, предупреждает. А я, …признаться, даже рад этому.
— Отчего же?
— Ну, во-первых, их присутствие вселяет в меня надежду на то, что я в очень скором времени смогу вернуть вам долг, а во-вторых, меня сильно убаюкали последние дни. Ещё, не дай бог, привыкну щеголять в нарядах высокой знати, спать на мягком, есть с серебра….
Кстати, вот скажите мне, Якуб, на кой чёрт мы вырядились в дорогу, как фарфоровые римские куклы. Если быть последовательными и прислушаться к тому, что говорил этот служака на границе, в этих дремучих краях существует опасность. В таком случае, нам стоило бы приодеться куда как поскромнее. Я, как грабитель со стажем, могу вас заверить, что грабить целесообразно только богато одетых особ.
Войну зацепило:
— Эти края, Свод, не более дремучи, чем ваша Англия. Ей богу, я знаком и с шотландцами, и с ирландцами и все они достойны почтения. Но, никто из них, по крайней мере в присутствии посторонних, ниразу ни словом, ни делом не порочил свой народ. А вот англичане такие мне встречались…
— Да что вы…?
— Да это именно так, Свод. Эта ваша необоснованная, непомерная гордыня: «мы подданные английской короны!». А ведь я своими глазами видел ваши селения, ваших людей и не понаслышке знаю ваш быт. Поверьте, у вас, мой друг, ещё будет время убедиться в том, что наши даже …не самые богатые люди стараются содержать себя в чистоте. В то же время я своими глазами видел, как дети вашей заносчивой английской знати, умудрялись по три недели не мыться. Более того, они ещё и выхвалялись этим перед своими сверстниками.
Наше пышное путешествие, это просто дань традиции. Двигаясь в своё имение, люди ранга моей родни просто не имеют права выглядеть как простолюдины…
Простите, Ричмонд, но, высказываясь о моей родине, вы меня сильно обидели. Это не похоже на человека вашего ума — судить о чём-либо, даже не увидев того, о чём идёт речь…
Война демонстративно отвернулся к окну.
Опускалась ночь. Ночевать, несмотря на предостережения сотника, остановились в поле. Господа спали в поезде, а слуги вповалку у костра.