Свод
Шрифт:
— Холера ясна, — ревел он, — что за люди? А ну, вертайте взад! — властно приказал он тем, кто и без того, успев развернуть лошадей, уже возвращались к панскому экипажу. — А-а-а, — распознав в одном из всадников старосту, зло пригрозил ему Война зажатой в руке нагайкой, — так это ты, пан Станислав, как запоздалый жених, не зная порядка, гарцуешь тут по проулкам? Ух ты, старый чёрт! Я чуть было лоб не расшиб. А ну, — грузно ступая на каменистую дорогу, протянул руки к соскочившему с коня Жыковичу пан Криштоф, — иди-ка сюда, я тебе
Старые друзья крепко обнялись.
— Отец! — тут же спрыгнул с коня и подъехавший Якуб. Едва не упав, споткнувшись о придорожный камень, он немедля сменил старосту в объятьях пана Криштофа.
— Ну, Станислав, — вопросительно вглядываясь в глаза своего отпрыска, довольно спросил Жыковича Война старший, — как вам тут живётся с молодым паном? Метёт новая метла?
Жыкович хитро хмыкнул в рыжие усы:
— Метёт, как ей не мести. Оно ж известно, какая крепкая рука её вязала.
Война старший ещё раз обнял и поцеловал сына:
— Здоров будь, сынок, — выдохнул он, и в уголках глаз старого пана выступили слёзы, — а это? — Тут же, не давая сантиментам взять над собой верх, весело спросил он, — и есть тот самый утопленник-англичанин?
— Да, отец, — повернулся Якуб к иностранцу, — это и есть мистер Ричмонд Свод, моряк и путешественник.
— Наслышан, наслышан, — отвечая на полный учтивости поклон Ричи, проскрипел пан Криштоф. — Твой дядя Бенедикт писал мне, что этот моряк и путешественник ещё и в деле потребления вина большой мастер, а уж мой брат видывал всяких. — Война старший кивнул в сторону иностранца, — а он хоть что-нибудь по-польски понимает?
— По-мужицки немного понимает…, — едва произнёс Якуб, а Свод, уразумев о чём идёт речь, тут же по-молодецки отсалютовав рукой у шляпы, выкрикнул:
— Сдороф буди, пан Криштоф, холера й-асна!
Война старший рассмеялся:
— Что ж, не дурно, не дурно, только не пристало ему, находясь в гостях у польского рода, сразу учить мужицкий. Пан Свод, как достойный человек, в первую очередь должен знать наш, — пан Криштоф улыбнулся, окинул встретившую его троицу цепким взглядом и спросил, — а куда это вы так летите, голуби мои? Уж не встречать ли меня?
— Тут дело спора, — не дал Якуб что-либо произнести открывшему было рот Жыковичу. — Мистер Свод выхваляется, что знает пару-тройку таких испытаний, что ни один верховой не сможет всё это за ним повторить. Я хотел посрамить этого франта, чтобы после похвалиться перед тобой, а пана Жыковича взяли свидетелем. Ему-то ты поверишь?
Пан Криштоф косо посмотрел на старосту и прищурился:
— Ему я верю, — подтвердил он, — а вот тебе, почему-то нет. Хитришь?
В это время Свод нетерпеливо нагнулся вперёд и хлопнул своего скакуна по морде, отчего тот стал нервно переступать на месте:
— Мы едем, чёрт побери, или нет? — спросил он на своём родном языке. — Я хочу поскорее со всем этим покончить.
— Вот видишь? — произнёс Якуб в ответ на немой вопрос в глазах отца. — Он говорит, что теперь пари отменяется. Отец, неужели бахвальство этого морехода так и останется не посрамлённым? Я не могу отступить, я ведь Война. В Мельнике тебя ждут, встретят, как положено….
И тут Якуб совершил ошибку…
— Только не удивляйся, у нас гостят Патковские, — между прочим, сообщил он. — Пану Альберту стало плохо, и я позволил им побыть у нас, пока он поправится. Отец, мы со Сводом быстро…
— Постой, — не совсем понял смысл сказанного пан Криштоф, — объясни-ка ещё раз. Пан Альберт у нас?
— Ну да. И пани Ядвися и Сусанна…
— Что за чёрт? — не стесняясь в выражениях, выругался пан Криштоф. — Ничего не могу понять. Или ты собрался жениться, или, не дай бог, Патковицы провалились под землю?
— Ни то и ни другое, — вяло ответил завравшийся отпрыск, понимая, что прав был Жыкович говоря что, не стоит врать отцу. Пану Криштофу и в самом деле достаточно тонкой ниточки правды, чтобы мигом полностью размотать весь её клубок. В данный момент он нащупал эту нить, и вот-вот должно было произойти то, чего Якуб так боялся.
— Пан Альберт занемог, — потухшим голосом промямлил он, бросая косой взгляд в сторону старосты, будто прося того о помощи, но глаза пана Станислова лишь отвечали: «а я ведь тебе говорил?».
— Ну, занемог, — продолжал удивляться Война отец, — и что с того? Пусть бы лежал себе в своём имении. Да и чем он так серьёзно занемог, что пришлось тащить его в Мельник да ещё с двумя кабетами? Что ты на это скажешь, Станислав? — обратился пан Криштоф к старосте, понимая, что его собственный сын что-то умалчивает.
— Я ничего не скажу, — спокойно ответил Жыкович. — Пусть пан Якуб говорит, так будет правильнее.
— Что за чёрт? — снова стал чертыхаться пан Криштоф, догадываясь, что разговор предстоит нешуточный. — То-то мне драгичинский судебный писарь Касинский байки вёл про какие-то тёмные дела в наших землях. То какой-то разбойник своевольничает, то кто-то людей в лесу порезал. Что же это, паночки, правда?!
Взгляд пана Криштофа стал тяжёлым. Он поджал губы, и, рассуждая о чём-то, замолчал.
— Значит так, — наконец заключил он, — сейчас мы едем в Мельник. Ты, сынок, поедешь со мной и по пути всё обстоятельно расскажешь, да так подробно, чтобы я после этого уже других новостей и не слышал. Станислав, забери его лошадь…
С этими словами пан Криштоф по-отечески обнял сына, и они отправились к поезду…
До Мельника ехали не спеша. И даже в тот момент, когда остановившийся во дворе экипаж окружил ломающий шапки люд, отец и сын Война не спешили покидать его мягкие сидения. Беседа затянулась. Свод лениво изучал неповторимые краски вечернего неба, а пан Станислав, присев на каменные ступени главного мельницкого подъезда, ждал появления хозяев замка.