Свод
Шрифт:
«Шукай, Гром!» — прорычал по-львиному пан Криштоф, и борзая поволокла его в кусты.
Только случайность спасла королевского подскарбия от смерти. К счастью, нападавший на него, отшвырнув пинком обезумевшего пса, покачнулся и ударил по густо отвисающим до самой земли ветвям ивы вслепую. Клинок, роняя к земле срубленные зелёные ветки, просвистел прямо перед самым носом пана Криштофа. В этот момент кто-то бесцеремонно схватил королевского Писаря за плечо и так сильно толкнул в сторону, что грузный пан, не удержавшись на ногах, упал.
Это Свод, исходя из складывающейся ситуации, не дал врагу никакого шанса исправить досадную оплошность. Быстрый как молния англичанин ринулся в кусты, в которых, срывая голос, бесновался панский пёс.
Часто зазвенело боевое железо. Старый пан, поднимаясь, наматывал на руку натянутый, как струна повод. Слыша, как взорвали пропахший болотной серой воздух чьи-то душераздирающие крики, Война выхватил саблю, и с трудом справляясь с обезумевшей собакой, шагнул в заросли.
На открывшемся перед ним пространстве, возле коряжистой, покосившейся ивы, высилась напряжённая фигура Свода. У его ног, сложив руки в бессильной мольбе, стояла на коленях какая-то девушка.
Пан Криштоф собрался было шагнуть дальше, но уткнулся сапогом во что-то мягкое. Он опустил взгляд. В пузырящейся чёрной луже лежало чьё-то безжизненное тело. Сабля мертвеца валялась в трёх шагах правее.
«От ты, — дёрнулся от неожиданности пан, замечая, как густо смешалась болотная вода с кровью убитого незнакомца.
Не сразу разглядев, что позади Свода в полной покорности, замер какой-то раненый человек, пан Писарь с силой одёрнул сорвавшуюся на визг собаку. Та, в неуёмном желании укусить хоть кого-то хрипела и тянулась к стоящим впереди. Пан Криштоф как только мог, укоротил чембур, и не щадя огрел тяжёлым эфесом животное. Пёс, с визгом уразумев хозяйскую «науку», с опаской покосился на карающий перст хозяина и притих.
Свод, криво оскалившись в лицо баловницы судьбы, опустил своё оружие. Перед ним была та самая беглянка леди, за которую совсем недавно он отсыпал из толстого кошелька Якуба немалый откупной. Горячая пена крови победителя радовала его но! Похоже, присутствие пана заставляло не только собаку ослабить свои неуёмные животные желания. Ричи только раздосадовано хмыкнул и, хмуро кивнув в сторону девушки, неохотно произнёс:
— Знакомьтесь, милорд, это моя знакомая леди…, чёрт, как же вас звать-то, моя сладкая козочка?
Само собой пан Криштоф ничего не понял из сказанного Сводом, а потому, отводя в сторону руку, сдерживающую снова начинающего дёргаться пса, подошёл к перепуганной девушке и, вглядываясь в лицо лежащего за ней раненного, спросил:
— Адказвай, маё дзіця пану, не таючыся, чыя ты, хто гэта з табою і што вы тут робіце? Не адкажаш, зараз жа пушчу сабаку[xiii]…
Вместо девушки заговорил раненый:
— Міхаліна, — с трудом произнёс он, зажимая окровавленной рукой разрубленную поперёк рёбер кожу, — напрамілуй бог, кажы 'yсё, як ёсць. Можа пан хаця да цябе бэндзе міласцівы. Тваёй жа віны ні 'y чым няма[xiv]...
Незнакомец умолк, а пан Криштоф и Свод вдруг переглянулись. Они ясно услышали замедляющийся лошадиный топот. Сухо, словно слежавшееся сено, зашумели пожелтевшие листья ив.
— Вот их кони, — послышался совсем близко голос Якуба, — Казик, сюда!
Преисполненный решительности отпрыск пана Войны, под возобновившийся лай с большим трудом приструнённого пса ввалился на людное пространство, и не в силах уже остановить начавшееся горение ударившего в ствольное отверстие дымящегося курка, так оглушительно пальнул в небо из тяжёлого отцовского штуцера[xv], что взвизгнувшая от страха собака припала к земле.
Облако едкого дыма тихо расползлось по поляне.
— Паночку, — вкрадчиво и нервно проблеял из кустов Казик, в страхе прижимая к себе кулаки с зажатой в них уздой. Позади его, отряхивая щекочущие шею локоны ивы, мотал головой конь. Панский слуга, видя, что помощь такой боевой единицы как он сейчас панам не к месту, облегчённо вздохнул, развернул коня и исчез в зарослях ивы.
Пан Криштоф с укоризной посмотрел на перепуганного сына, что с трудом сдерживал приступы душившего его кашля. Всё же пороховой дым не церковный.
— Хто ты? — Спросил Пан Писарь у раненого.
Тот с трудом приподнялся, подмял их под себя перепачканные грязью ноги и покорно встал перед паном на колени:
— Памілуй маю сястру, пан Крыштаф. Толькі аб гэтым прашу міласці, бо ведаю да мяне літасці не будзе[xvi]. Я Базыль Хмыза...
Напряжённые складки морщин на лбу у пана резко ослабились. Он глубоко вздохнул, будто со старых плеч свалилась давняя непосильная ноша.
— А это кто? — Пан кивнул в сторону остывающего в чёрной болотной луже мертвяка. Базыль склонил голову:
— Гэта Яўхім, мой кум...
— Не, браце, — не дав договорить Хмызе, легко перешёл на мужицкий язык пан, — вось зараз мы і даведаемся, хто з вас сапраўдны Базыль, — Война хитро кивнул в сторону трупа, — ён ці ты. Спадзяюся, ты мяне зразумееш, ты ж чалавек не дурны. Народу абавязкова трэба ведаць, што пан забіў Хмызу і знайшоў знікшага Юрасіка. Гэта ж вашы хітрыкі, ці не так?[xvii]
Базыль с догадкой в глазах кивнул.
— Дзе Юрасік?
— Там, — Хмыза кивнул в сторону усыпанной острыми ивовыми листьями болотины. — Яшчэ і пахаваць[xviii] не паспелі, вада не дае...
— Бач, Якуб, — старший Война кивнул в сторону Базыля, — я ж і кажу, разумны хлапец.
Значыцца вось што, — добавляя в голос господской меди, заключил пан, — калі так, то лепш лічыць, што той мяртвяк у лужыне і ёсць Базыль Хмыза. Калі не, то мне давядзецца забіць таго, хто заве сябе Базылём[xix]...
— Не! — Вскрикнула молчаливая девушка.
Пан недовольно смерил её взглядом:
— Табе, паначка, лепш бы памаўчаць, пакуль мужчыны гаворку вядуць. І да цябе яшчэ справа дойдзе. Дык вось. Адзін Базыль забіты, а другога нам не трэба. Усё ж ёсць у мяне жаданне сунуць цябе, Хмыза, ў калодкі, але сёння добры дзень для літасці. Я адпушчу цябе, але ты мне павінен паабяцаць, што болей не ступіш на маю зямлю і, колькі будзеш жыць, памятай, хто табе даў другое жыццё. Сам ведаеш, я даў жыццё, я яго і адбяру, як што.