Свод
Шрифт:
«Мне обещано жалованье, — хвастался Эшенбурк, — и жильё, впрочем, я уже туда перебрался. Это рукой подать от Мельника и хоть пан Лянге не состоит в особой дружбе с паном Криштофом, думаю, после моих рассказов о пане Якубе и о вас, господин Свод, такой умный и порядочный человек как пан Мечислав, непременно захочет с вами познакомиться»...
Отмечающий некоторое удивление в глазах Свода и пребывающий в крайне возбужденном состоянии Никаляус трещал без умолку:
— Это чуть в сторону от Патковиц. Лянге доктор, костоправ. Он учился этому в Италии. Его родители умерли, так и не дождавшись, когда он закончит учёбу.
— Николос, — называя Эшенбурка на свой манер, остановил сыплющуюся из него, словно горох болтовню Свод, — чёрт вас подери! Как? Откуда?! Объясните мне, что случилось с вашим английским?
Эшенбурк, разрывая цепь своих повествований, ничуть не смутился этому тупиковому вопросу:
— Я же говорил вам, — без всякой тени разоблачения ответил учитель, — я быстро всему учусь, а к тому же я прошу меня простить, но должен вам признаться, что слегка лукавил, говоря, что слабо владею этим языком. Вчера я вдруг понял, что кривляться больше нет смысла.
Старый пан Война, молодой, …вы. Все в мельнике так добры ко мне, несмотря на всю мою видимую придурковатость. Отдавая вам должное за это, я просто вынужден сознаться в том, что мой хороший английский стоит не только на старании и тяге к наукам. Я жил в Англии что-то около трёх лет. — Никаляус тяжко вздохнул. — Знаете, мистер Свод, я ведь грешен. Всю свою жизнь я от кого-то бегал. Ещё в 1493 году, когда мне было семнадцать, я с матерью жил в Любеке. Работал угольщиком у пана Смолярека.
Мы ютились в бараках недалеко от их дома. Соседство, есть соседство. Юность, танцы в праздники. Вот как-то познакомился я с его дочерью. Дело молодое и легко дошло до того, что она …она, забеременела. Само собой, ни о какой женитьбе я и мечтать не мог. Кто я, простой угольщик, а она дочь управляющего.
В тех местах копают уголь, прямо из-под земли, даже не утруждая себя, углубляться в недра…. Но, это, как говорится, к делу не относится. Так вот пан Смолярек, узнав о том что ему предстоит стать дедом, поклялся убить меня. Я стал прятаться в лесу. Мать носила мне еду и тёплую одежду.
Потом стало холодно и я, попрощавшись с мамой, бежал сначала на север Польши, а уж потом и в Англию. Прослонявшись по побережью без дела что-то около года, я нанялся в кожедубильный цех мистера Ботта в Йоркшире. Хоть работа в смраде и сырости, а всё же лучше, чем спать в портах под рыбацкими сетями, да таскать лярд[iii] у зазевавшихся на пристани торговцев.
В работе я был усерден, сказывалась привычка к тяжёлому труду. Вот как-то в одном трактире, пьяные моряки учинили драку. Там был сын мистера Ботта, Томас. И плохо бы ему пришлось, если бы в это время я не проходил мимо. Я спас Томаса и, в благодарность за это мистер Ботт определил меня подальше от вони, в ученики к Джону Крукеду.
Тот слыл большим мастером по части работы шила и дратвы[iv]. Мастер Крукед
Болел я долго. Мастер Джон, которому бог не дал семьи, так сильно любил меня, что ухаживал за мной и оплачивал лекаря. Тот, видя заботу старого мастера и будучи человеком добрым, попутно обучил меня грамоте для того, чтобы я не умер с голоду после того, как поправлюсь. Сами понимаете, шить обувь или одежду я тогда не мог.
Старик Джон с подачи всё того же лекаря помог мне устроиться в читальный дом переплётчиком. Работа тоже с кожей, но куда легче обувной. Вначале я просто перешивал книги, а потом начал их и читать. Вскоре я даже стал ночевать в читальном доме.
Так уж случилось, что на свою беду я узнал, что почти все, кто посещал этот читальный дом, состояли в неком в тайном обществе Левитов[vi], охватившем своими щупальцами чуть ли не всю Англию. Не стану вам рассказывать, что да как, остановлюсь только на том, что в результате, и я оказался по уши впутанным в это дело, поскольку к тому времени за соответствующую плату уже вёл их простые бумажные дела и почту.
Когда же до короля дошли слухи о готовящемся в Йоркшире заговоре, начались повальные облавы и аресты. Вот тут кто-то из тех, кто попал в лапы людей короля, под пытками выдал истинное предназначение нашего читального дома.
Эшенбурк тяжело вздохнул:
— Мне пришлось почти всё сжечь. …Пожар получился на славу. Выгорело шесть соседних домов, в том числе и дом Джона Крукеда, и дом мистера Ботта приютивших меня.
Уничтожая тайное логово заговорщиков, я нечаянно прихватил из тайника и их чёрную кассу, и древние золотые пластинки с какими-то непонятными руническими письменами. Ну не сжигать же всё это было? Пластинки я спрятал в надёжном месте, а кассу…? Её хватило мне для того, чтобы бежать обратно за море, ведь бежать мне, сами понимаете, было просто необходимо.
Возвращаться в Польшу не хотелось, Любек навсегда останется в прошлом. Вот так я и оказался в Вильно и продолжил учёбу, деньги-то у меня были. Но я жил страхом. Соседство с морем оставляло шанс тем, кто меня искал опознать меня, ведь влияние этого иудейского течения просто безгранично по всем приморским землям. Поэтому я не стал рисковать, бросил обучение и вскоре добрался сюда.
Свод смотрел на Эшенбурка во все глаза. Кто бы мог подумать? Этот угловатый, сухой хлыст на деле оказывается непростой и весьма нескучный парень. Однако к чему это он так разоткровенничался?
— Николос, — наконец, выдавил из себя Ричмонд, — а вы не боитесь, что рассказанное вами может быть использовано простив вас?
— Нет, — просто ответил Эшенбурк, — не боюсь. К тому же я подозреваю, что и у вас, мистер Свод, и у пана Якуба тоже есть что скрывать. Буду с вами откровенен, я догадываюсь, какой фокус вы выкинули с этим Юрасиком. Ведь никакого Юрасика не было, правда? Можете не отвечать. Я на вашем месте тоже бы не признавался. Что поделать, ещё с далёких дней моей молодости я имею нюх на людей, хранящих тайны. Конечно, такому удальцу как вы, было бы куда как выгоднее и проще похоронить эту тайну вместе со мной, но уверяю вас, я безопасен.